Но сын думал иначе. Славу, добытую на развалинах родины, он расценивал как измену родине. Не читая письма матери, он догадывался о его содержании. Поэтому он хорошо понял волнение отца, тщательно от него скрываемое, с которым тот закончил чтение письма. Но сыну следовало приспособиться к отцу, нужно было временно лицемерить и притворяться, как ни тяжело было ему это.
Вечерняя темнота совершенно окутала стан. В шатре князя Мамиконяна зажгли фонари. В остальных палатках лагеря тоже забрезжили огни. Настроение Самвела еще более омрачилось. Он желал бы, чтобы совсем не было света и все погрузилось в вечный мрак, потому что ему не хотелось видеть этот ненавистный стан, беспощадно терзавший его душу. Окрестности были окутаны густым мраком, и всюду, царила могильная тишина. Только ужасный стан, в ночной тиши дышал, подобно чудовищу смерти. Наступил час ужина. Стан, как неподвижный дракон, готовился к еде, чтобы с еще большей яростью творить, назавтра, свои ужасы. Воины сидели под открытым небом у костров и готовили для себя пишу. Походные же кухни военачальников благоухали приятным запахом изысканных яств.
Из спутников Самвела князь Мамиконян велел позвать к ужину лишь старика Арбака и юного Артавазда, который тоже был из рода Мамиконянов. Когда они вошли, проворный юноша весело подбежал к князю и бросился ему на шею. Старик остался стоять на ногах.
– Ты, должно быть, не ожидал, что я приеду с Самвелом? – сказал Артавазд, поглаживая плечи князя своими беспокойными руками. – Вот видишь, я приехал!
– Ты еще малым, ребенком всегда был таким смелым, дорогой Артавазд, – ответил князь, усаживая, его возле себя, – теперь же, превратившись во взрослого и красивого юношу, стал, наверное, еще смелее.
Эти слова возбудили тщеславие Артавазда и явились для него поводом спросить:
– У вас в стане найдутся персидские юноши?
– Найдутся! А зачем они понадобились тебе?
– Я приехал с ними состязаться, пусть посмотрят, насколько армянские юноши ловчее персов!
– Это ты докажешь в Тизбоне, дорогой Артавазд, в состязаниях с придворными юношами царя Шапуха.
– Ты возьмешь меня туда?
– Конечно, возьму.
Юноша развеселился.
Бойкий, жизнерадостный Артавазд настолько отвлек князя своей болтовней, что тот только теперь заметил оставшегося стоять на ногах Арбака. Князь обратился к нему:
– Садись, Арбак, почему ты стоишь?
Старик сел, бормоча что-то под нос. Он был одним из самых старых дядек в доме Мамиконянов и воспитателем не только Самвела, но и его отца.
– Как поживаешь, Арбак? – с улыбкой спросил князь. – Все изменились, а ты все такой же, каким я тебя видел несколько лет назад. Ни постарел, ни помолодел!
– Наружность всегда обманчива, князь, – ответил старик со своим обычным простодушием, – а что на душе, то известно лишь одному богу… Волосы мои, правда; не очень поседели, но в душе моей нет уже прежней силы…
– Почему же, Арбак? Что тебя так огорчает?
– Многое, князь. Мир изменился… Все перевернулось вверх дном… И человеческое сердце – тоже… Где они, старые времена?.. Ушли и никогда не возвратятся…
Князь понял скорбь старика и, чтобы не дать ему возможности излить свои чувства, немедленно прекратил разговор, тем более, что вошли слуги и стали накрывать стол к ужину.
Роскошный ужин являлся образцом расточительной персидской кухни и вызвал у всех особое внимание и приступ аппетита. Даже старик Арбак, непривычный к такого рода блюдам, ел с огромным удовольствием. В больших серебряных сосудах были всевозможные на нитки. Богато разодетые слуги подносили в золотых кубках сладкое вино, а ужинавшие молча ели и пили. Ел и скорбный Самвел.
– Как тебе, нравятся эти кушанья? – спросил отец.
– Да вот ем, – отозвался как-то безразлично Самвел, – ведь я давно не пробовал горячих блюд.
– Почему?
За Самвела ответил юный Артавазд.
– Потому, что все города и села, какие попадались нам по пути, были безлюдны, дома сожжены и все у них уничтожено. Неоткуда было достать еды.
Князь ничего не ответил. Слова юноши были ядовитее всякого упрека.
Самвел за ужином все время молчал. Он ел мало и быстро встал из-за стола. Отец часто обращался к нему, стараясь его занять, спрашивал, почему он грустен. Но получал все те же ответы: «сильно устал», «не спал много ночей», «хотел бы отдохнуть».