— Оставь в покое моего отца! — прошипела она.
— Ой, а что такое? Скажи-ка мне вот что: он злится на тебя? В смысле, твой папаша. Ну, ты понимаешь, за убийство Джесса? Потому что, по-моему, так оно и есть. Я имею в виду, ведь, по сути, именно благодаря тебе прервался род де Сильва. А твои с тем чуваком Диего дети оказались, как мы уже выяснили, большущими лузерами. Готова поспорить, всякий раз, как ты сталкиваешься со своим папенькой там, ну, в смысле, в духовной плоскости, он теперь даже не здоровается с тобой, я права? Это, должно быть, неприятно.
Не уверена, многое ли из моей речи, если вообще хоть что-то, поняла Мария. Тем не менее она, кажется, жутко разозлилась.
— Ты! — выкрикнула она. — Я тебя предупреждала! Говорила, чтобы твоя семья прекратила эти раскопки, но разве ты меня послушала? Ты сама виновата, что потеряла своего драгоценного Гектора! Если бы ты только сделала, как я просила, он все еще был бы здесь. Но нет! Считаешь, что раз ты медиатор — этакий особенный человек, который может общаться с духами, — то ты лучше нас… лучше меня! Но ты ничто — ничто, слышишь? Кто такие Саймоны? Кто они? Да никто! А я, Мария Тереза де Сильва, потомок королевского рода — наследница королей и принцев!
Я лишь рассмеялась. Нет, ну серьезно. Я вас умоляю!
— О да, — ответила я. — И убийство твоего парня было поистине королевским поступком.
У Марии был такой мрачный вид, будто над ее головой сгустились черные грозовые тучи.
— Гектор умер, — прошипела она зловещим голосом, — поскольку осмелился разорвать нашу помолвку. Собирался опозорить меня перед всеми. Меня! Хоть и знал, что в моих венах течет королевская кровь. Предположил, будто я…
Ого, это что-то новенькое.
— Погоди-ка. Что он сделал?
Но Мария продолжила свою тираду.
— Будто я, Мария де Сильва, позволю себя унизить! Он попытался вернуть мои письма и попросил отдать его собственные — и кольцо — назад. Сказал, что не сможет взять меня в жены после того, что услышал обо мне и Диего. — Она неприятно рассмеялась. — Как будто он не понимал, с кем разговаривал! Как будто не знал, что разговаривал с де Сильва!
— Э-э, я уверена, что он знал, — откашлявшись, заметила я. — В смысле, это же была и его фамилия тоже. Разве вы двое не были кузенами или кем-то вроде того?
Мария скривилась.
— Да. Стыдно признавать, но у нас была одна фамилия — а также общие бабушка с дедушкой — с этим… — Она сказала что-то о Джессе на испанском, и это прозвучало отнюдь не лестно. — Он не понимал, с кем вздумал шутить. В округе не было такого мужчины, который не готов был бы отдать свою жизнь за честь стать моим мужем.
— И вполне очевидно, — я не могла удержаться, чтобы не подчеркнуть этот факт, — что по крайней мере один мужчина в округе был убит из-за того, что помыслил отказаться от подобной чести.
— А почему бы ему было не умереть? — допытывалась Мария. — За то, что оскорбил меня подобным образом?
— Э-э, как насчет того, что убийства не законны? А еще потому, что лишить парня жизни из-за того, что он не хочет на тебе жениться, способны только долбаные психи, к которым ты и относишься. Забавно, как это подобный эпизод не просочился в анналы истории. Но не переживай. Я прослежу, чтобы правда вышла наружу.
Мария изменилась в лице. До этого она всем своим видом выказывала раздражение и отвращение. Сейчас же выглядела готовой на убийство. Что было даже смешно. Если эта цыпочка считала, будто кого-то в нашем мире заботило то, что натворила какая-то чопорная девчонка полтора века назад, то она сильно ошибалась. Она умудрилась прикончить того единственного человека, кого бы этот факт мог хоть немного заинтересовать — доктора философии Клайва Клеммингса.
Но Мария, по-видимому, до сих пор придавала слишком большое значение всей этой «мы, де Сильва, — потомки испанских королей» фигне. Ее нижние юбки взмыли в воздух, когда она метнулась ко мне и взвизгнула жутким голосом:
— Безмозглая девчонка! Я сказала Диего, что ты слишком глупа, чтобы представлять для нас проблему, но сейчас вижу, что ошиблась. Ты полностью соответствуешь тому, что я слышала о медиаторах: докучливое мерзкое существо!
Ее заявление мне польстило. Действительно польстило. Прежде меня еще никто не называл мерзкой.
— Уж если я мерзкая, то кто же тогда ты? Ой, подожди, не подсказывай, я и так знаю. Двуличная вероломная сука, вонзающая нож в спину, правильно?
Я даже моргнуть не успела, как она вытащила из рукава тот свой кинжал и в очередной раз приставила его к моему горлу.
— У меня нет намерения воткнуть нож тебе в спину, — заверила меня Мария. — Я собираюсь исполосовать твое лицо.
— Ну давай, попробуй! — подначила я и схватила ее за запястье той руки, в которой был зажат нож. — Хочешь знать, когда совершила самую большую ошибку? — Позаимствованным из тхэквондо ловким движением я вывернула Марии руку за спину, и она охнула от боли. — Когда заявила, будто я сама виновата в том, что потеряла Джесса. Потому что до этого момента я тебе сочувствовала. Но сейчас я просто в бешенстве.
Затем, вдавив одно колено в спину Марии де Сильвы, я повалила ее на крышу лицом вниз.
— А когда я в бешенстве, — продолжила я, свободной рукой вырвав нож из ее пальцев, — то даже не знаю, что на меня находит. Я просто вроде как начинаю бить других людей. Очень-очень сильно.
Мария не собиралась молча сносить унижение. От ее воплей — в основном, по-испански — закладывало уши, но я не обращала на нее внимания. В любом случае, кроме меня ее никто не слышал.
— Я поделилась этим с маминым терапевтом, — сообщила я Марии и, все еще прижимая ее коленом, со всей силы швырнула нож на задний двор. — И знаешь, что она ответила? Что у меня сверхчувствительный пусковой механизм гнева.
Избавившись от ножа, я наклонилась вперед, схватила освободившейся рукой пригоршню блестящих черных локонов Марии и рывком притянула ее голову к себе.
— И знаешь, что? — спросила я Марию. — Я сказала, что это не у меня сверхчувствительный пусковой механизм гнева. Это просто люди… постоянно… выводят… меня… из… себя.
Делая акцент на каждом слове, я вколачивала голову Марии де Сильва в черепицу. После шестого удара из ее носа и рта вовсю хлестала кровь. Я отметила это довольно отстраненно, как будто причиной кровотечения стал кто-то другой, а вовсе не я.
— Ой, ты только посмотри! — произнесла я. — Какая же я докучливая и мерзкая!
Затем я еще несколько раз впечатала ее лицом в крышу, приговаривая:
— Это за то, что набросилась на меня, когда я спала, и приставила нож к моему горлу. А это за то, что заставила Балбеса есть жуков, а еще за то, что мне пришлось убирать внутренности этих жуков, а это за убийство Клайва, и, о да, это тебе за Джесса…
Не могу сказать, что от гнева мой разум помутился и я не отдавала отчет в своих действиях. Я была в бешенстве. Просто в бешенстве. Но точно знала, что делаю.
И зрелище было не из приятных. Эй, я первая готова признать это. Я имею в виду, насилие — не выход, так ведь? Разве что, конечно, за исключением тех случаев, когда человек, которого вы избиваете, уже мертв.
Но эта цыпочка не заслужила, чтобы ей разбили в кровь лицо лишь потому, что сто пятьдесят лет назад она прикончила моего хорошего друга по той простой причине, что он совершенно справедливо хотел разорвать с ней помолвку.
Ни в коем случае. Что она заслужила — так это чтобы каждая косточка в ее теле была сломана.
Однако, к несчастью, наконец отпустив волосы Марии и поднявшись с намерением привести свой план насчет переломанных костей в исполнение, я внезапно заметила слева от себя сияние.
Джесс, подумала я, и мое сердце сделало еще один резкий кувырок.
Но, конечно же, это оказался не Джесс. Повернув голову, я увидела, как рядом материализовался очень высокий мужчина с темными усиками и козлиной бородкой. Его наряд был чем-то похож на одежду Джесса, но выглядел более вычурным — как если бы он нарядился Зорро для костюмированной вечеринки или типа того. По швам обтягивающих черных брюк вился искусный серебряный узор, а рубашка с широкими рукавами напоминала те, что всегда носят в фильмах пираты. На кобуре и на полях черной ковбойской шляпы тоже было полным-полно витиеватого серебристого орнамента.