Самюэль предполагал кто или что это было. Но сейчас это не имело значения.
–Иду, – решил капитан и поднялся с койки.
Хенсли выдохнул. Он оставался верен своей жизни.
***
Разумеется, они не ждали его для того, чтобы поздороваться. Каждый пират знает, что если капитана ждёт его команда это уже тихий мятеж. Это пока недовольство. Оно ещё не оформлено в битву, в бойню, но это уже недалеко.
Впрочем, какая могла быть бойня среди тех, кто оказался в одной нелепой ситуации? Они все попали под одно проклятие. Они все возомнили себя владыками морей. И фигура, восставшая из воды на их пути, не стерпела и прокляла, прокляла их вечностью.
Она-то исчезла, а Самюэль остался один на один со своими людьми, с проклятыми людьми. И ему оставалось утешать их, а главное спасти от безумия заточения на этом корабле.
–Ну, братья? – Самюэль сразу взял деловой тон. Словно они плыли и даже торопились, а не имели в запасе прорву времени. Самюэль не знал, вечность их ждёт или ещё сотня лет, будет ли им когда-нибудь дано прощение? Но он оставлял свои размышления себе. Команда не должна была о них знать. Если капитан показывает свои сомнения и колебания, если капитан показывает как он слаб, команда не слушает больше такого капитана. В мире живых это кончается мятежом и презрением, в мире, который держал их это усиливало тоску, являло безумие и…всё то же презрение.
«Не любовь вечна, совсем не любовь», мимолётно подумал Самюэль, пока команда, удивлённая его скорым приходом, собиралась у капитанского мостика, не решаясь оказаться близко.
–Ну? – подбадривал Самюэль, – что такое? В чём дело?
–Капитан…– смельчак нашёлся. Это был Лестер, квартирмейстер. Самюэль знал, что Лестер очень хотел получить себе прозвище и всегда и всюду представлялся как Кровавый Глаз, но внешность его была совершенно не разбойничья, не пиратская – невысокий, худой, светловолосый, весь какой-то хилый и нескладный – он остался Лестером. Да, в боях он был яростен, но до боя ещё надо было дожить.
–Говори, – разрешил Самюэль.
–Капитан, что дальше? Мы прокляты. Мы не можем умереть. Мы не можем жить. Что нам делать, капитан? Мы привязаны к этому кораблю точно якоря. Куда нам деваться? Как поступить?
Все эти вопросы были очень хорошими, но, как большинство самых хороших вопросов, ответов они не имели. Во всяком случае, в эту минуту.
Как поступить? Они поступали по-разному. Когда пришло осознание, они впали в панику. Они стрелялись, они кололи друг друга шпагами, они прыгали за борт, пытались повеситься…
Но всё было напрасно. Раны затягивались на глазах, пули падали с весёлым грохотом на палубу, верёвки, счёта которым не было, отпускали неудавшихся жертв, а волны терпеливо возвращали неудачника. И можно было болтаться в воде хоть сутки, хоть трое – ни вода, ни акулы, ничего не брало. Бранящегося самоубийцу поднимали наверх.
Потом они молились. Плакали, пили, снова молились, дрались, обвиняли друг друга, опять стрелялись. На молитвы никто не отвечал, на плач никто не отзывался, ром пьянил, но ненадолго, а драки и дуэли не вели к итогу.
Пришлось успокоиться. Пришлось впасть в тоску, мрачно выполнять одни и те же обязанности.
Но команда ждала ответа. Самюэль уже не раз подумал о том, что он хотя бы заперт здесь, между мирами, с теми, кого хорошо знает. Большая часть команды была уже не первый десяток раз при жизни в плавании с ним. Это было уже лучше. Команда имела крепкий дух, но даже самый крепкий дух приходилось укреплять.
Нечасто, но всё же Самюэль должен был находить для них слова утешения, не зная толком, найдутся ли эти слова для него? но выхода не было. Не приходила смерть, не наступала жизнь. Они плыли. Они не умирали.
–Лестер, мы не прокляты. Мы свободны. Мы свободны ото всех ветров и штормов. Они не берут нас и наш корабль.
Такая позиция была у Самюэля с самого начала. он втолковывал: мы не прокляты, мы свободны, ничто не властно над нами, мы дети моря, а не рабы корабля и проклятия.
Отчасти это помогало! Он даже сам уверовал. Немного уверовал. Каждому надо во что-то верить.