Вечереющее солнце коснулось своим раскаленным краем вершины горы. Скоро наступит темнота. Наказав молодому стражнику ночью не спускать глаз с дороги, чтобы не просмотреть сигнальных огней заставы, Марион по крутым узким ступенькам протиснулся в лаз, ведущий в караульное помещение. Толща стен башни не прогревалась даже летом, и низкое сводчатое отверстие дохнуло сырым холодом. Лаз вел круто вниз и влево. Плечи касались противоположных стен. Глаза с трудом различали ступеньки: только на повороте горел единственный светильник. Здесь все было продумано для обороны. Тесное, неудобное пространство лишало врага численного преимущества, и нападавшие, поднимаясь, не могли действовать ни мечом, ни копьем. Однажды Марион один сумел отстоять сторожевую башню, копьем сталкивая хазар в лаз.
В низком полутемном караульном помещении стоял грубо сколоченный стол и несколько широких деревянных лавок-лежанок. Свет с трудом проникал в сужающиеся внутрь бойницы, расположенные на высоте груди. Со двора доносились оживленные отрывистые голоса. Там обсуждали последнюю новость, слышалось: хазары... предводитель Урсулларх... Ваче защитил честь легов...
Стражники по обычаю встретили почитаемого молчанием.
Марион вышел во двор и сказал:
- Говорите!
Чернобородый горбоносый стражник из рода даргов хмуро проронил:
- Погиб Ваче! Воины охраны каравана, что пришел из Семендера, сообщили: убил его вождь берсил Урсулларх у брода через реку Озень... Урсулларх убил и Масуда, сына Т-Мура... Только двое они были леги, остальные воины охраны - гаргары. Они не сумели отомстить...
Кто-то из толпящихся особняком в углу двора гаргаров зло выкрикнул:
- Это был честный поединок! Хазарин-берсил предложил бой, и албан-лег принял его. Так за что же мстить? Это не по обычаю! Он мог бы отказаться от поединка, и никто не осудил бы его!
Наступило тяжелое, не предвещавшее ничего хорошего молчание, но чернобородый помешал готовой вспыхнуть ссоре, продолжив:
- Урсулларх грозился убить и тебя, Марион. Ему не терпится сразиться с тобой в поединке.
Марион не обратил внимания на последние слова чернобородого. Хазарская палица, с размаху опущенная силачом-берсилом, так не оглушила бы Мариона, как известие о смерти Ваче и юного Масуда. Из всех воинов нижнего города было только три воина из рода легов, теперь он остался один. Единственный защитник рода. Т-Мур посажен в зиндан за неуплату долгов, а два его старших сына проданы в рабство на невольничьем рынке в Ширване. Преданный и храбрый Ваче! Трижды бились они плечом к плечу на северной стене с хазарами, и много раз меч Мариона спасал родича, а щит Ваче прикрывал грудь Мариона. О Ваче, Ваче! Где сейчас бродит твоя душа? Встретилась ли она с душой юного Масуда?
Видя окаменевшее лицо Мариона, стражники сочувственно зашумели:
- Марион, мы отомстим!
- Пусть приходит проклятый Урсулларх со своими берсилами!
- Мечи наши ждут его!
- Берсилы храбры на своей земле!
Но кричали только воины из рода даргов. Стражники-гаргары молчали, украдкой переглядываясь.
К Мариону протолкался широкоплечий круглолицый дарг Золтан. Он пытался казаться печальным, но невольная улыбка пробивалась на его добродушном румяном лице и радостно блестели глаза из-под густых сросшихся бровей:
- Марион! Я разделяю с тобой твое горе, верь, твое горе - наше горе... но у меня родился сын! И я назвал его в твою честь Марионом! Пусть он станет таким же великим воином, таким же добрым и справедливым! Да благославят тебя предки!..
- Спасибо, Золтан, я обязательно навещу твоего сына.
Добродушный стражник неловко потоптался, нерешительно хмыкая, потом выпалил, отведя глаза:
- Только сделай это скорей, Марион... так будет лучше...
- Конечно, я приду до появления хазар... - Марион положил тяжелую руку на сильное плечо друга.
- Дело не в хазарах...
- Что-нибудь случилось?
- Ты прости меня, Марион, ты знаешь, мы с тобой как братья... и я сейчас говорю как брату: я решил уйти в горы с семьей... Для меня не было бы большей радости, если бы и ты... - он смущенно замолчал, опустив глаза.
- Ты предлагаешь мне уйти в горы? - потрясенно спросил Марион. - И оставить свой род беззащитным? Чтобы матери прокляли меня?
- Большая часть твоего рода и моего тоже - в горах!
- Я не судья тем, кто ушел, но судья самому себе!
- Дело твое, Марион, - тяжело вздохнул Золтан, - поступай, как знаешь, но я тебе говорю как брату, ты храбр и могуч, но ты - один... И может быть, тебе удастся защитить оставшихся легов - вдов и детей - от хазар, но ты бессилен защитить их от налогов, придуманных персами, от пришлых албан, которым нужна наша земля, от алчности раисов [раис - богач из простонародья, отличавшийся особой алчностью] и несправедливостей шихванов!
- Отойди! - гневно прохрипел, сдерживая себя, Марион. - Замолчи и отойди, пока я помню еще, что мы с тобой как...
- Ты можешь убить меня! Но я сказал правду! - выкрикнул, попятившись, дарг.
- Да, ты сказал правду! Но не забудь: те леги, что ушли в горы, называют себя уже не легами, а лезгами!
- Марион! Пойми, я не могу поступить иначе! Только в горах еще живут свободные люди! Марион, я уйду, но не прощу себе, что оставил тебя одного! Моя душа разрывается! Она раздвоена! - В черных глазах Золтана, забывшего даже о рождении сына, отразилось страдание. - Я хочу вернуться в добрые старые времена, когда один был за всех, а все за одного, но я не хочу потерять родину, тебя!
- Тогда останься, Золтан! - В голосе Мариона вдруг прозвучали непривычно просительные нотки. Он медленно обвел взглядом толпившихся возле них стражников. Вот чернобородый горбоносый Ишбан, вот горячий безрассудный в бою Бурджан. Почему они молчат? Почему потупил глаза медлительный длинноволосый силач Маджуд, по прозвищу Булгар? Много еще в живых воинов, с кем Марион защищал город в последний раз, но нет уже ни одного, с кем - в первый. Ваче был последним из них.
Из друзей только горячий Бурджан смотрел на Мариона открыто и прямо, ничего не утаивая; остальные, встречая взгляд Мариона, или поспешно отводили глаза, или смотрели в землю. И Золтан молча смотрел в землю. Нет, он не останется. Марион почувствовал усталость, такую усталость, какая появляется после долгого смертельно-опустошительного боя, когда боль возвращается в израненное тело, а осознание себя - в душу. Неужели все самое лучшее - в прошлом?
5. ШИХВАН, СЫН ШИХВАНА
Над угловой башней крепости на длинном шесте все еще трепетал на ветру белый флажок - знак того, что в город прибыл торговый караван. Пастухи, пасущие свои стада на ближних пастбищах, передадут весть на дальние, и она разнесется по горным селениям. Жизнь меняется, теперь и там охотно приобретают индийские пряности, шелка Срединной империи [Срединная империя - Китай], византийские украшения, а уж за тоурменские сабли невиданное ранее в Дербенте оружие - легкие, острые, прочные, горцы готовы отдать последнее. К ним уйдет Золтан, возможно и Мажуд с Ишбаном - лучшие воины-дарги. Они хотят вернуться в прошлое, когда не только мужчина был защитником рода, но и род защищал его, когда мудрейшие родичи по справедливости судили возникающие споры и тяжбы, когда земля была общая, а скот не знал владельцев.
Но нельзя вернуть унесенное потоком времени, невозможно восстановить обычаи, в которых отпала нужда. Люди сменили их на законы, которые, по неоднократным заявлениям персов, составлены для того, чтобы сильный не угнетал слабого, чтобы не обижали вдов и оказывали содействие сиротам. О, Золтан, ты не просто уходишь, ты разрываешь кровную связь с остающимися! И твое сердце будет сочиться кровью. Но он - один из многих, а человек часто считает себя правым, если ему есть на что сослаться. До сих пор еще прославляют тех, кто жертвовал собой ради благополучия рода, но уже не осуждаются те, кто отделяет интересы семьи от интересов рода. О небо! Когда изменились души людей! Может быть, с появлением в Дербенте гаргаров? Но ведь пришлые оказались нужными, полезными гражданами. Они умели ковать железное оружие, изготавливать черепицу, амфоры, стеклянные изделия. К тому же гаргары обладали письменностью. Однако вскоре они потребовали отдать им земли ушедших в горы легов. И леги признали это требование справедливым, ибо пришлые приняли всяческое участие в защите и процветании города. Но тогда оказалось, что и власть, ранее принадлежавшая родовым собраниям, потеряла свою силу, ведь она не могла учитывать интересы пришлых. Требовалось правление, учитывающее нужды всех горожан. Появились шихваны, стражи порядка. Но потеря власти для легов и даргов не прошла даром - теперь всюду первыми были чужаки. Их поддерживали персы, потому что город рос, становился многолюднее только благодаря пришлым.