Рядом с его плечом вздрогнули — не снаружи, внутри. Все верно, она не называла ему своего имени.
— С днем рождения, — произнес он глухо, — жду тебя на улице.
(Hailee Steinfeld — End this (L.O.V.E.))
Его наставник — старый Судья Кравад, — славился истинной любовью к своей профессии и неоправданной жестокостью, Аид же подобное качество не перенял. Он никогда не казнил собственноручно, убивал в случае крайней нужды, вердикты выносил, просто глядя в глаза. В этом и заключался дар — Санара видел сознание того, на кого смотрел: прошлое человека, его помыслы, текущие намерения, детские и взрослые психологические травмы, уровень агрессии. Редко приговаривал к смерти (хотя случалось и такое), чаще выбирал путь принудительного изменения чужой судьбы — умело переставлял «пешку» из одной клеточки в другую. Отчетливо и точно выбирал из бесконечности уже существующих вероятностей ту, где преступник ощущал бы себя хуже всего, сдвигал точку фокуса. Если бы кто-то попросил Аида наглядно описать процесс, то он ответил бы: «Это, как бесконечный нотный стан, сотканный из тысяч светящихся линий. Я лишь смещаю ноту…» Он ни к кому не прикасался руками — ни своими, ни чужими, — просто смотрел в глаза, и самые жесткие и черствосердечные преступники, предчувствуя близкий конец, взвывали под этим взглядом. Ломались все, никто не выдерживал.
Случайные же прохожие, поймав направленный на них белесый отсвет зрачков Судьи, чувствовали себя так, будто их на мгновенье выдернули из жизни. Поместили из жары в стужу, просветили небесным рентгеном, препарировали и распятыми, привязанными к операционному столу, оставили выжидать финального решения. Несмотря на невидимую анестезию, которую Санара неизменно использовал в процессе, им было очень и очень страшно.
Поэтому на подсевшую на лавочку Леа Аид не посмотрел, продолжал созерцать склонившегося над велосипедной цепью паренька метрах в двадцати от них у дальней клумбы. Слушал гул машин, чувствовал, как печет макушку солнце и как изливается нетерпение из его соседки — той хотелось поскорее уйти. Но не позволила вежливость или же желание прояснить, откуда посторонний ни разу не встреченный ей ранее человек знает имя…
— Простите, мы знакомы?
В ее мыслях океан, скорая встреча с отцом, вопрос о «супер» подарке — «папа, что ты мне приготовил?» Леа была уверена — это что-то грандиозное, отец не разменивался на мелочи, а, если уж премия…
Ее было так просто читать — это даже казалось трогательным. Никакой закрытости, никакой защиты — мягкое податливое сливочное масло. И говорить об их «незнакомстве» не имело смысла, она прекрасно знала об этом сама.
— Хороший день, правда? Отличный, — начал он мягко, хотя в его работе мягкость требовалась крайне редко. Скорее обратная сторона медали.
— Хороший.
Ее изучающий взгляд ползал невидимой мошкой по его рукам — очень мощным запястьям, предплечьям, бицепсам. Наверное, в рубашке с коротким рукавом он смотрелся рельефным, готовым к соревнованиям атлетом. Не объяснять же ей, что для мощного ментального умения прокачанное физически тело — важное требование.
— Так… о чем вы хотели со мной поговорить?
Санара перевел взгляд на застывший в тонких пальцах букет из мелких желтых цветов.
— Лето, двадцать один год, вся жизнь впереди — разве это ни прекрасно?
Действительно, тянуть не имело смысла.
— Откуда вы знаете про мой день…
— Любящая мать, чудесная сестра, — перебил Аид, — скорая встреча с отцом. Здоровым, сильным, улыбающимся. Любимый парень, который вечером сделает предложение…
Леа немо открывала и закрывала рот. В бешеном темпе искала объяснение тому, откуда какой-то незнакомый тип может знать про отца, сестру и Кевина. Совпадение?
— Хочешь, чтобы так все и осталось? Все здоровые, счастливые, довольные.
— Послушайте…
Он как будто ей угрожал, а она не понимала, за что. И действительно угрожал ли. В конце концов, она выписала ему презумпцию невиновности — помиловала, мысленно приписала некие положительные качества, которых в нем не было. Ах, молодость и милая наивность.
— Не знаю, откуда вы знаете про моих родных, но да — все счастливые и довольные. А за поздравление спасибо.
Она собралась уходить. Секунда — поднимется со скамейки, скроется в тенистой аллее парка, а через минуту думать забудет о непонятном мужчине в голубой рубашке. Подумаешь, странный тип… Просто серое облако, прошедшее стороной.
— Если ты хочешь видеть свою жизнь безоблачной и дальше, ты должна мне кое-что пообещать.
Он перемешал взгляд все ближе к ее лицу — оглядел узкие запястья, руки-веточки, дошел до родинки у плеча прямо под танцующем на ветру рукавом блузки. Вернулся взглядом к букету, с удовольствием отметил, что градус напряжения возрос. Чем он выше, тем ближе понимание.