Клебе заложил руки за спину.
— Мы слишком часто в жизни являемся свидетелями испорченной, аморальной психики, чтобы вдобавок изучать уродства души по романам.
Он наклонился к Левшину.
— Недалеко ходить за примером: ваша соседка. Нет, не та, а вот эта (он показал на балконную перегородку). Я думал, эти характеры встречаются только у психологических романистов. И, боже, как я заблуждался!
— Я плохо слышу, — громко сказал Левшин.
— Ля-лим, ля-лим, — пропел доктор, подражая клавадельской почте, и, с кашлем отшатнувшись от Левшина, сунул нос за перегородку на соседний балкон.
— Ее нет. Она создает себе собственный режим: гуляет, когда надо лежать. Что дает ей право так поступать? Неужели деньги?
Доктор выпучил глаза.
— Что подумают пациенты? У доктора Клебе богачам можно делать что хочешь. Так?
— А на самом деле?
— Вы ведь знаете, какая у меня в Арктуре дисциплина.
— Тогда предложите этой даме покинуть Арктур.
— Я так ей и сказал: мадам Риваш, если вы, во вред своему здоровью, не будете соблюдать установленный медициной режим, вам придется расстаться с Арктуром.
— Весьма достойно.
— Да, я так и сказал. Или, собственно, я сказал: Арктуру придется расстаться с вами.
— Тоже хорошо.
— Вы представьте себе. Мадам Риваш больна, кроме туберкулеза, диабетом. Она критикует стол. Но из мыслимых десяти блюд ей разрешается одно. Я говорю ей: мадам Риваш, я делаю для вас все, что в моих силах, почему бы вам не пригласить повара — специалиста по диетическому столу? За счет Арктура — извольте, говорит она. Я пожал плечами. О, всему, всему есть границы! Вы знаете токайское вино, господин Левшин, настоящий венгерский токай? Так эта мадам Риваш — владелица всех токайских виноградников! Мультимиллионерша! Что это такое — мультимиллионерша, мы с вами не знаем. Я даже не понимаю, что значит — миллион?.. И она позволяет себе говорить насмешливо с каким-то доктором Клебе! Она принимает его, заломив голые руки под затылок! Она насмехается над бедным Арктуром, который, что бы она ни воображала, сохраняет ей здоровье. Вы берете с меня самую высокую плату, говорит мадам, за эти деньги я вправе требовать все, что хочу. Я пожал плечами, я опять пожал плечами, господин Левшин, что я могу еще сделать? Тогда она добавляет: вправе требовать все, что хочу, включая ваши Нервы, господин доктор. Я ответил, что мои нервы не значатся в проспекте Арктура и не показаны при диабете. Она сказала, что после этой моей грубости ей придется покинуть Арктур во второй и последний раз.
— Значит, она сама заявила, что уезжает?
— Нет, позвольте. Она назвала мои слова грубостью. Я был готов признать их неучтивостью. Но…
Клебе опять заглянул на соседний балкон. Выпрямляясь, он распахнул халат. В его осанке, как спичечная вспышка, мелькнул вызов. Он вложил руки в брючные карманы. Его подбородок выпятился.
— Но я не извинился, — сказал он, — наоборот, я заявил: как ни ценно ваше пребывание, мадам, в Арктуре, ваше здоровье ценнее, и чтобы его сохранить…
Клебе черпнул полную грудь воздуха и обратился к балкону Риваш:
— Арктуру придется расстаться с вами, мадам.
Он сел на краешек шезлонга и облокотился на колени. Спина его стала круглой, подбородок исчез в воротнике. Он проговорил покорно:
— Иметь санаторий? Безумие! Это был роковой час моей жизни, когда я решился купить санаторий!
— Но тогда дела шли неплохо, правда? — спросил Левшин.
— Редко человек вникает в положение другого так благородно, как вы, — сказал Клебе, будто приняв иронию. — Тогда дела шли отлично, это верно. Каждый год я покупал авто новой модели. Мои знакомые приезжали в Арктур провести время и заняться спортом. Я мог сказать: я живу. Но владеть тем, что тебе не принадлежит! Ведь именно так обстоит дело теперь… О, я убедился в вероломной природе собственности!
— Если бы не вероломство…
— Нет! — воскликнул Клебе. — У меня ноют кости от этих кандалов, и — о! — сколько раз я думал о Москве, исцеляющей эту страшную болезнь!
— Не сами ли вы вызвали у себя эту болезнь?
— Вы хотите поменяться со мною ролями: спрашиваете, словно врач.