Майор возвратился из Локарно назад. Надо было ожидать. Покорный солдат судьбы, он принадлежал Давосу и не мог никуда уйти. Но это слишком скоро случилось и имело вид, будто майор подстроил свою поездку лишь затем, чтобы выехать из Арктура. К несчастьям, переживаемым Клебе, майор добавлял оскорбление: каким-то обманным путем переехал в другой санаторий. Блажь пенсионера, которому все равно, где проживать деньги, обращена была против человека, так сердечно к нему относившегося и — Клебе вспомнил — посвятившего его в свою болезнь, в свои страдания. Таков человек, таковы люди. И Клебе не хотел остановить катившиеся горчайшие слезы.
Пастор прочитал последнюю молитву, сторож, похожий на канцелярского служителя, снял с гроба цветы, веночек, и гроб начал опускаться под пол.
Клебе обернулся к выходу с заплаканными глазами и не вытирая их, чтобы все видели.
Когда вышли из крематория, остановились, и сам собою образовался кружок — все стали лицом друг к другу. Клебе сделал общий поклон. Никто не заговаривал.
Левшин поглядел на башню крематория, которая оканчивалась закопченными прорезями трубы, чуть-чуть дышавшей бледным струившимся испарением. Следом за Левшиным все подняли глаза на башню, увидели в синем небе это испарение и, наверно, подумали о нем что-то схожее, потому что сразу затем переглянулись с таким подавленным выражением, будто хотели сказать: да, да, вон там и конец, в том дымке.
— Господин майор, — поджав губы, проговорил Клебе.
— Господин доктор, — буркнул майор и отвел прищуренные глаза вбок.
— Отлично сделали, что возвратились. Я всегда считал, что переселение вниз для вас не менее опасно, чем оказалось для нашей бедной фрейлейн Кречмар.
И Клебе сокрушенно покосился на трубу крематория.
— Интересно чисто медицински: вы сразу почувствовали себя хуже, как только спустились вниз?
— Я чувствовал себя, как всегда.
— Однако…
— Я вернулся, потому что мне здесь спокойнее.
Майор достал темные очки, лоскутик замши и занялся протиранием стекол.
— И вы, вероятно, нашли гораздо более располагающий и экономный санаторий, чем Арктур?
— Совершенно верно.
— Долго ли вы, собственно, пробыли в Локарно? — вкрадчиво и явно желая задеть, спросил Клебе.
— Я успел купить роман «Волшебная гора», который вы обещали покойной фрейлейн Кречмар, но не выполнили обещания.
— Какое счастье, что она не отведала этого моря пессимизма!
Вдруг неподвижно стоявший доктор Штум сделал шаг назад, обошел вокруг всех и остановился позади Клебе.
— Мне надо с вами поговорить, господин доктор, — сказал он насупленно.
С открытой головой, в черном: костюме, без пальто, он казался складнее всех, но походка тяжелила его, — переваливаясь, он словно отклеивал подошвы от земли. Он простился, заложил руки в карманы и двинулся но дороге в город. Клебе поспешил за ним дробными шажками, наклонив голову в знак того, что готов слушать. С привычной, по виду застенчивой, прямотою, за которую его не любили, Штум сказал:
— Прошу вас больше не считать меня врачом Арктура.
Клебе слегка дернулся и поднял голову, потом весь его корпус пришел в окостенение, и только ноги продолжали выщелкивать налаженные шажки.
— И, пожалуйста, вычеркните мое имя из ваших проспектов.
— Но Арктур, — прошептал Клебе, отчаянно сбрасывая с себя мучительную связанность, — Арктур еще не прекращает свою деятельность.
— Недостатка во врачах нет.
— Но ваше имя — я им так дорожу…
— Вот, вот, я тоже.
— Разве хоть когда-нибудь я бросил на него тень? Неужели эта несчастная смерть…
— Я ее лечил, я, вы понимаете это? — неожиданно останавливаясь, перебил Штум.
Он глядел на Клебе исподлобья, упрямая тупость выказалась в больших и сильных чертах его лица, нависшие на рот усы вздрагивали.
— Я, а не вы, — продолжал он хрипло. — А я не дал вам права ее отпустить.
— Помилуйте! Ведь мы имеем дело с фактом ослушания. А вы, врач, обвиняете врача!
Клебе стоял поникший, тихий, и, может быть, облик его больше, чем слова, подействовал на Штума, который смолчал и так же внезапно, как остановился, зашагал вперед.
Но Клебе видел, что он недоступен никаким доводам, что решение его неколебимо, что именно желание настоять на своем так затупило его черты. И Клебе оставалось только защитить свое достоинство. Шаги его покрупнели, он встряхнулся, ему стало свободнее идти. Он сказал:
— Может быть, эта смерть для вас особенно огорчительна. Я не вдаюсь. Но почему же, господин доктор, она должна влиять на отношение к Арктуру? Ведь у вас, наверху, люди умирают каждую неделю, и вы не уходите из своего санатория.