Пропуск сработал и в обратном направлении. По-видимому, охрана не имела никаких специальных распоряжений на случай, если Варгин заглянет в прачечную. Здесь, мистер Глоб, вы ошиблись, - думал Варгин. - Но не дай бог вам узнать об этом раньше, чем я покину Санаторий. Он прекрасно представлял себе позицию властей: Варгин, знающий правду, не должен покинуть живым Санаторий. Но это лишь обязывало его удвоить бдительность. Более удручающей была та легкость, с которой он проник в прачечную, в так называемую прачечную, а потом вышел назад. Спрашивается, как он, имея дело с такими лопухами, так долго давал себя водить за нос? Отходя все дальше и дальше от страшного заведения, он все яснее и яснее осознавал, что именно этот вопрос будет для него главным, когда он вернется на Землю. Его опыт сыграл с ним злую шутку. Безмятежная картина всеобщего благополучия, а главное, всеобщего молчаливого одобрения действует усыпляюще на человека, разбалованного свободой, культурой и демократией. Ссылки на опыт кое-что оправдывают, но совсем не так много. Куда, спрашивается, он смотрел и о чем он думал после того, как ему растолковали про нетривиальный прогресс? Разве не мог он догадаться сразу, что всякое искусственное торможение невозможно без искоренения новых идей, и не только идей, но в первую очередь искоренения тех, кто может производить на свет идеи? Может быть, он и понимал это, скорее, даже наверняка понимал, но не решался поверить, принимая более гуманную модель этаких нерадивых социальных экспериментаторов, движимых утопическими мечтами. Мрачновато получается для утопии, - заключил Варгин, вступая в городские кварталы.
Первым делом он позвонил Кэтрин: никто не брал трубку. Ничего страшного, - мысленно успокоил себя Варгин. Он поспешил в отель.
У отеля, куда Варгин приехал на такси, стояло две черных машины. Одну из них он сразу узнал: это был автомобиль Глоба. Действительно, в номере его ждал министр.
- Добрый день, мистер Варгин, - не вставая с кресла, поприветствовал Глоб.
- Разрешите войти? - попросился Варгин.
- Какие могут быть вопросы - вы у себя дома.
- Разве?
- Не надо кипятиться. Что же вы хотите, чтобы я, министр туризма, сидел у порога и ждал вас неизвестно сколько времени?
- Во-первых, туризм оставьте для подписчиков "Санаториум Таймс". Во вторых, все это ваши проблемы.
- Мои проблемы? - обиженно воскликнул Глоб. - А кто просил рукопись Ремо Гвалты, или она вам больше не нужна? Не нужна? Нужна. Согласитесь, не могу же я такую важную вещь, - слово важную министр произнес с какой-то двусмысленной интонацией, - посылать почтой. Я должен передать ее прямо в руки. Но где эти руки? - патетически воскликнул Глоб. - Кстати, где вы гуляете? Где вы так извозюкались? Поглядите на себя, что за вид?
Министр подошел к Варгину и принялся внимательно оглядывать его. Варгин молчал.
- Романтические прогулки под дождем? -подсказал Глоб. - А где ваша спутница? - наседал министр.
В этот скользкий момент разадалась телефонная очередь. Варгин незаметно посмотрел на часы, и первым снял трубку:
- Варгин слушает.
Министр сделал отсутствующий вид.
- Слава богу, - услышал он взволнованный голос Кэтрин.
- Я вас слушаю.
- Там кто-то есть? - спросила Кэтрин.
- Да, это отель "Улыбка Фиббоначи", - ответил Варгин.
- Глоб? - спросила Кэтрин.
- Я же говорю вам - отель, - сказал Варгин.
- Что-то изменилось? - спросила Кэтрин.
- Нет, вы ошиблись, это не триста четвертый номер, - сказал Варгин.
- До встречи, - сказала Кэтрин.
Варгин положил трубку. Он посмотрел на часы. Разговор длился не более 45 секунд. Это означало, что засечь звонившего невозможно. Все же, господа, без современной техники далеко не уедешь, - подумал он и спокойно посмотрел на Глоба. Варгин прекрасно понимал проблему, мучившую Глоба. Если Варгин узнал хоть что-то существенное, то выпускать его ни в коем случае нельзя. Убирать же Варгина так, на всякий случай, неразумно: пришлют другого, еще более опасного. Идеальным был бы вариант глупого Варгина, Варгина - простачка. Вернется такой доверчивый ягненок на Землю, успокоит там их всех, глядишь, и закроют вопрос. И теперь самая главная проблема Глоба состояла в том, чтобы выяснить, кто же перед ним: ягненок или будущий труп. Варгин считал первейшим своим долгом помочь министру разобраться в этом деле.
Он не торопил события и начал с рукописи.
- Где же рукопись?
- Пожалуйста, - Глоб протянул Варгину шершавую картонную папку с надписью "Дело номер ..." и добавил: - Конечно, здесь копия. Я надеюсь, копии достаточно?
Варгин молча взял папку. Не дождавшись ответа, Глоб, то ли спрашивая, то ли утверждая, сказал:
- Значит, улетаете.
- Значит, улетаю, - подтвердил Варгин. - Если, конечно, опять расписание не изменили.
Министр ухмыльнулся.
- Нет, нет. Полный порядок, - успокоил Глоб. - Так где же это вас так угораздило?
- В стольном граде Санаториуме. Совсем ваш город к дождю не приспособлен.
- Увы, это так. Для нас дождик - все равно, что для вас землетрясение. Никто, так сказать, не застрахован. Знаете ли, вспоминаю дождик позапрошлого года. Вот это был катаклизм, три дня лил как из ведра. Страшно вспомнить - потоп, паника, давка. Все службы - в ружье, то есть в переносном смысле. Подземные реки вспять пошли, канализация перешла в инвертируемый режим, отдыхающие из окон выбрасывались прямо-таки на асфальт. Пять тысяч самоубийств в день. Я уж не говорю о травмах, переломах, вывихах на скользких тротуарах.
Варгин покачал сочувственно головой. Министр вдруг спросил:
- Значит, и вы поскользнулись?
- Да, именно поскользнулся, даже стыдно, - честно признался Варгин.
- Поскользнулись - и в глину, - подсказал министр.
- В глину, - осторожно подтвердил Варгин.
- Ах, право, в самом деле, что я привязался к вам с этой грязью? Будто нам больше не о чем поговорить, кроме как о розовой глине. Свидимся ли еще, неизвестно. Я ведь даже к вам привык. Вот не часто мы с вами виделись, а все хожу, думаю, где он, Варгин, неугомонная душа, земной человек? Честно скажу, надоели мне эти рожи унианистские. Долдонят себе чушь всякую, поговорить по-человечески не с кем, все так и носишь в себе. Да, а что делать? Скажи пойди кому-нибудь о своих сомнениях, печалях, горестях, в глаза смеяться будут, по плечу хлопать начнут и тут же продадут тебя ни за грош ни за копейку, за глаза ренегатом назовут, да еще и телегу начирикают. Смешные они: я же сам эти телеги и читаю. Смешные, но мерзкие. Обидно даже, что такое доброе дело с такой сволочью поднимать приходится. Не все, конечно, сволочи, но многие. Вот взять хотя бы поэта нашего незабвенного - Пэтри Пасху. Вы, наверное, Игорь Михайлович, уж позабыли про него?