- Так... все, хватит, - тихо, резко выдохнула я и опустила голову вниз, пытаясь отступить, пытаясь сделать шаг назад, но он притянул меня к себе, запустил руку в волосы, прижимая мою голову к своему плечу и зашептал на ухо, тихо, быстро, обжигая дыханием мою кожу, прикасаясь губами к мочке уха и впадине на шее за ним:
- Бросай все, и пойдем со мной...
Его рука отпустила мою, легла на мою спину таким горячим, таким живым теплом, опустилась вниз и забралась под свитер и обожгла прикосновением мою кожу. Я вдохнула, он выдохнул, опаляя мою шею горячим дыханием. Мое тело подчинилось - заиграло, запело скрипкой в страстных руках, заставляя меня дышать быстро, часто, подстраиваясь под ритм его дыхания.
- Оставим всех этих идиотов и спрячемся, - шептал он, покрывая поцелуями мою шею. - Я обещаю, нас никто не найдет. Никто не узнает. Я никому ничего не расскажу...
... никому не расскажу, не отдам и не позволю, спрячу, скрою, никому ничего не покажу, буду вести себя тихо, замолчу, закрою рот или открою, если он попросит, забуду обо всем, обо всех, отключу голову, отпущу свое тело, предоставлю ему полную свободу, разрешу ему все и ни слова против, потому что он - сильный, а я - слабая, потому что он - целое, а я - лишь малая часть, он - мужчина, а я - всего лишь женщина... женщина... и мать... мать, жена, бывшая жена, начальник, подчиненный, руководящее лицо и ответственный за... ответственная... ответственная, потому что старше, умнее, опытнее... я старше... Я старше! Он младше! Я - опытная женщина! Он - похотливый щенок! ТВОЮ МАТЬ, МАРИНА!!!
Я дернулась, оттолкнула его, тяжело дыша, уставилась на него:
- Ты совсем озверел что ли? Тебе сверстниц мало?
- Марина...
- Решил поиграть с девочками постарше?
- Да причем тут возраст? - взмолился он.
- Маленький ты еще, чтобы что-то понимать.
Мне стало нестерпимо стыдно. Стыдно так, что я закрыла руками лицо и молча слушала поток вымышленных реплик, которые сыпались от вымышленных свидетелей моего позора - бабушек у подъезда, случайных прохожих, коллег по работе, друзей, бывшего мужа... и дочери, уже взрослой и уже все все понимающей. Господи, какой позор! И это он втянул меня в это! Кому ты рассказываешь, Марина Владимировна? Он-то мальчишка, и ему дороже любого закона то, что у него в штанах, на то ему и семнадцать лет. А тебе, мать твою, тридцать шесть! И из вас двоих только тебе есть что терять. Ты ведь не была против? Тебе понравилось, признайся... Тебе очень понравилось. Ты его хочешь...
- Господи, Боже мой... - зарычала я на саму себя.
И в этот момент он снова рядом со мной и тихо шепчет, протягивая ко мне теплые ладони:
- Марин, здесь все не так. Здесь все по-другому, - и где-то рядом с моим ухом прозвучало. - Здесь все можно...
Я почувствовала его ладонь, на моем плече, убрала руки от лица и подняла на него глаза:
- Так, мой золотой, руки прочь от взрослой тетеньки.
Я одернула плечо и посмотрела в серые глаза - они были холодными, стальными. Разозлился.
- И что именно тебя так смущает? Число? Цифра? Чем восемнадцать лучше семнадцати? Что изменится через четыре недели? Тогда я буду достаточно взрослым? Достаточно опытным для тебя? - шептал он, не скрывая нарастающего гнева.
- Вот через четыре недели и поговорим на эту тему.
- Я хочу тебя СЕЙЧАС... - тихо сказал он и впился в меня серыми глазами, и теперь не было в них похоти, нежности, сладости. Он не просил, не уговаривал. Он требовал.
И вот от этого-то мне и стало страшно, и там, где мгновение назад пылало желание, теперь острые, холодные иглы вонзились в нежную плоть.
Я шагнула назад:
- Все. Закрыли эту тему.
Он смерил меня холодным взглядом и сказал:
- Это не тебе решать.
Тут он повернулся к центрифуге и громко свистнул. Херувимчик, Низкий, Рослый и Молчун выползли из какой-то ниши, и мне показалось, что еще пять минут назад они были гораздо трезвее.
- Останавливайте, - крикнул Максим.
Он повернулся и еще раз окинул меня ледяным взглядом, а затем обошел меня и направился к выходу.