Внизу началось движение. Молчун поднялся на ноги, Низкий, Херувимчик и Максим о чем-то спорили, но теперь я не понимала ни слова. Обсуждали очень активно, но ничего не разобрать - руки летали, голоса резкие. И вот они уже начали орать друг на друга, рыча и матерясь, и теперь до меня долетал смысл слов. Они спорили о том, кому и куда идти, вот только не всех всё устраивало в расстановке сил. Забавно, что ко всей этой своре не присоединялся Молчун. Он, в своей странной манере глядеть в пол, не поднимая глаз, топтался за спиной Максима. Вдруг Максим резко и очень быстро выбросил левый кулак и стукнул кулаком по правому боку Низкого. Со стороны выглядело не сильно, но парень резко согнулся пополам и застонал, хватаясь за живот. На этом разговор закончился. Херувимчик примирительно поднял ладони вверх и кивнул. Наверное, Херувимчик слишком дорожит миловидным личиком. Низкий уже начал разгибаться, пока Максим руками задавал направления всем, кроме Молчуна (как я поняла, его отправили одеваться).
А в следующее мгновение прогремел взрыв.
На востоке, там, где предположительно был вход в чистилище под ласковым названием «Сказка», до самого черного неба взвился огонь. Все, кто были внизу, сорвались и побежали на зарево пожара, под черные маты, среди которых голос Максима звучал громче и яростнее всех.
Надеюсь, Светка, это ты. Надеюсь, это твой привет и очень хочу верить, что ты - не нечаянно. Хочу, чтобы ты намеренно, от всей души дала этим ублюдкам «прикурить»!
Мы остались в полной тишине. Жавшаяся ко мне Танечка задышала быстро, истерично и я поняла, что она и понятия не имеет, что происходит, и все, что ей понятно - что-то взорвалось - и возможно, теперь она лежит и фантазирует, бедненькая, что началась Третья Мировая. Что ж, очень на то похоже.
- Таня, это пожар, - сказала я ей. Я положила ей руку на плечо и погладила девушку. Не знаю - зачем, наверное, этот инстинкт вырабатывается только с рождением детей, и девушка, хоть и довольно взрослая, но все же значительно младше меня, воспринимается мною, как существо, которое нужно пожалеть и успокоить, если ты чувствуешь её дрожь под своим боком. Странно, но это сработало - дрожь унялась, и девушка спросила:
- Что нам делать?
Да кто же знает-то, Танюша? Думаешь, я каждый вечер таскаюсь по лабиринтам, с несовершеннолетними психами на хвосте? Я же не «голубой берет», чтобы иметь алгоритм выживания на каждый вариант Армагеддона.
- Будем выбираться потихонечку, - сказала я.
Танечка-солнышко судорожно кивнула, да так, что я почувствовала это всем телом. Я еще раз осмотрела улицу в щелочку нашего бункера - тишина. Ни единой живой души. Помня о том, как ловко навострились обводить вокруг пальца своих жертв эти щенки, я лежала в засаде и сомневалась. Выйти - то я могу, да вот только где гарантия, что это не декорации очередного спецэффекта? Но и сидеть здесь в ожидании армии спасения нет никакого смысла. Если бы я знала, что нас ищут, если бы позвонить в полицию, если бы можно было бросить клич и знать, что тебя услышали, я бы забаррикадировалась и просидела бы здесь столько, сколько нужно. Но ни телефона, ни ракетницы, ни даже бутылки с запиской у меня нет. Помощи ждать неоткуда.
- Я выйду и посмотрю...
- Нет, нет, - задрожала Таня, судорожно мотая головой. - Я с тобой. Я одна не останусь.
- Тань, нам нужно осмотреться. Я не бросать тебя собираюсь, а убедиться, что там...
- Все равно, - отчеканила она, поворачиваясь ко мне. - Я тут не останусь. Идем вместе.
Ну и что мне с ней делать? Вцепилась, как клещ. Как мне спасать свою шкуру, если теперь у меня полноценный буксир на заднице?
- Ладно, - сказала я. - Идем.
Мы выбирались на улицу долго и мучительно. Прислушиваясь к каждому шороху, пугаясь собственных теней, отчаянно вертя головой во все стороны и вжимая её в плечи при каждом порыве ветра за стеной. Уже у двери я долго не могла заставить себя выглянуть наружу. И когда мы оказались на улице, осматриваясь, оглядываясь, вжимаясь в стену, мне показалось, что между взрывом и этим моментом прошла целая жизнь. Мы обошли здание склада и вышли в ярко-оранжевый свет, который падал на нас с востока. Огонь полыхал не так сильно, как мне казалось изначально, и его языки были уже не видны за крышами зданий, но зарево светило ярко и превращало непроглядную ночь в сюрреалистический пейзаж кисти какого-то сумасшедшего импрессиониста - черная тьма по краям и яркое солнце в центре, льющее оранжевый свет, но не способное разогнать мрак. Вещи и здания вокруг нас приобрели невероятную четкость и стали похожи на картинки из комиксов, где каждая черточка, нарочито четкая, делает вещи плоскими, превращая их в двухмерный кусок бумаги - склады, мусор, дорога, забор и фигура рядом со стеной одного из складов.