- Максим?
Он вопросительно вскинул на меня серые глаза.
- А твоя мама, она...
Он все еще вопросительно смотрел на меня, глядя, как я пытаюсь подобрать слово, которое в этой ситуации не сведет хрупкий мир на «нет».
- Она... била тебя?
Это все, на что у меня повернулся язык, хотя, видит Бог, я думала о другом.
Максим засмеялся. Он притянул меня к себе и начал медленно, с наслаждением покрывать мою грудь легкими поцелуями, приговаривая при этом:
- Нет, Кукла. Моя мать не была меня, - я закрыла глаза, утопая в этих нежных прикосновениях, слушая его голос. - Она не купалась со мной в одной ванной и не спала в одной постели голой, не заставляла меня трогать её в неправильных местах, - он тихонько укусил меня. Я вздрогнула и закусила губу. Он продолжил целовать, нежно поглаживая по спине. - Она не насиловала меня, не закрывала меня в кладовке. В общем, она не издевалась надо мной.
- Тогда за что же ты так ненавидишь женщин?
Он остановился и посмотрел на меня. Я опустила глаза и встретилась с его удивленными серыми глазами. Искренне удивленными:
- Ненавижу?
Я лишь открыла рот, не зная, как реагировать на очевидный резонанс:
- А как же ты это называешь?
- Я называю это восхищением.
- Думаешь, так выглядит восхищение?
- А как оно ДОЛЖНО выглядеть, по-твоему?
- Не знаю...
- И никто не знает. Могут лишь предполагать и ссылаться на полюбившиеся примеры. Но чужие примеры мне не интересны. МОЁ восхищение выглядит именно так.
Я смотрела на него и думала, как же такое умозаключение родилось в голове у несовершеннолетнего парня? Я сидела на нем сверху и чувствовала его член, упирающийся прямо в меня, видела блеск в глазах, замечала, как он облизывает губы, глядя на меня, словно голодная псина. Он хочет меня. Хочет, но не трогает. Даже у меня все мысли были только о том, как бы стянуть с него джинсы, и если бы я до жути не боялась его, уже давно бы это сделала. Меня сдерживает страх, а что сдерживает его?
Тут он притянул меня к себе и перевернул. Я оказалась внизу, он наверху. Глядя мне в глаза, он прошептал:
- Я обожаю женщин, люблю их и восхищаюсь ими. Я преклоняюсь перед ними. Я не знаю ни одной твари на земле, что была бы прекраснее женщины. Именно поэтому ты здесь, Кукла.
Он поднялся и сел напротив меня. Пока я поднималась вслед за ним, он вытащил из стопки одежды подвязку для чулок.
- Я ничего не понимаю, - сказала я.
Он надел её на меня, застегнул и сказал:
- Я объяснил тебе, почему здесь нет людей моложе двадцати четырех.
- Да, но я не поняла и этого. Что значит «гибкий» человек и какое это имеет отношение к... к нам с тобой?
- Само собой речь не о физическом параметре. Речь о психике. До этого возраста, плюс - минус год, человек еще способен быстро приспосабливаться к внешним условиям, и чем он моложе, тем быстрее происходит процесс перестроения. Понимаешь?
Я молча мотала головой, глядя на то, как он достает чулок в огромную пошлую клетку и натягивает на мою левую ногу.
- Это значит, что будь на твоем месте шестнадцатилетняя девчонка, она бы уже выбралась отсюда, и даже мне пришлось бы потрудиться, чтобы опередить её. И не факт, что я бы успел. И знаешь, что самое интересное?
Я снова отрицательно мотнула головой.
- Что она сделала бы это на одних инстинктах. Мозгов там нет, и в таком возрасте не должно быть, но чутьем молодые угадывают даже стороны света, не говоря уже о том, чтобы найти выход из лабиринта, - он посмотрел мне в глаза и добавил. - Они гибкие. Их головы не забиты чушью и дрянью, их мозги не сгнили, их тела быстры и проворны. И они, как ни странно, боятся гораздо меньше взрослых.
- И как же вы это выяснили?
- Опытным путем, - сказал он, застегивая зажимы чулка. Он потянулся за вторым.
- И сколько же времени вам понадобилось, чтобы понять эту простую истину?