Я рванула вперед, на считанные мгновения становясь быстрее всех присутствующих, быстрее всех на этой гребанной, прогнившей земле, которая выносила и родила таких уродов, как ты. Максим видит меня. Видит, но не успевает поверить своим глазам.
В следующее мгновение я врезаюсь в него на полном ходу, сбивая его с ног. Мы валимся на бетонный пол - он подо мной, я на нем. Толпа кричит и вопит, но я их не слушаю. Я самозабвенно работаю руками, врезаясь ногтями в его лицо и шею. Я рву его на куски. Я кричу и деру его лицо, как сумасшедшая кошка. Мои руки покрываются кровью. Все это длится слишком недолго, чтобы я могла насладиться этим сполна.
Кто-то одним движением выключает свет в моей голове, и я валюсь на тело Максима, а с него на бетонный пол.
Глава 9. Все еще жива
Первое, что я слышу - это звук женского голоса, который напевает какой-то незамысловатый мотивчик.
Я пытаюсь пошевелить рукой, но она крепко привязана. Обе руки привязаны.
Я открыла глаза - высокий потолок очень реалистично и талантливо расписан вручную - ночное небо и млечный путь, а из распахнутого настежь окна на него льется солнечный свет. На улице утро или день.
И я определенно еще жива.
Я повернула голову, выискивая источник звука - низенькая, темно-русая женщина в белом халате и латексных перчатках стояла надо мной и вешала на стойку для капельниц какой-то пакет с прозрачной жидкостью. Не пакете обычным черным маркером написана моя фамилия. От пакета идет прозрачная трубка, которая заканчивается иглой в моей правой руке. Я открыла рот, чтобы спросить её, кто она такая и что ей нужно от меня, но рот мой совершенно сухой. В нем нет ни капли слюны, и он отказывается выполнять мои команды. Из горла вырвался жуткий хрип. Женщина краем глаза уловила движение и посмотрела на меня, затем она улыбнулась, вытащила из ушей наушники:
- Проснулась? - спросила она ласково. - Воды?
Я кивнула.
Она налила в стакан воды и поднесла к моему рту. Я сделала глоток, но тут же скривилась и отпрянула назад - вода обожгла моё горло, словно кислота.
- Потерпи, солнышко, - сказала женщина. - Это пройдет, надо терпеть. Давай еще глоточек?
Я снова кивнула. Второй глоток дался легче, и я поняла, что могу говорить.
- Где я? - спросила и ужаснулась тому, как звучит мой голос - тихо, глухо, как будто во мне выкрутили ручку громкости до упора и оставили в моем распоряжении несколько децибел.
- Ты в санатории, - сказала она.
Все еще здесь.
Она снова поднесла к моему рту стакан с водой. Я мотнула головой, но женщина и слушать не хотела:
- Пить надо, обязательно, а иначе процесс заживления будет идти медленно. Это плохо для швов, - тут она подняла руку и постучала себе по затылку. - Вместо нормального заживления может начаться абсцесс, а нам это не нужно, верно? - и она снова заставила меня сделать глоток.
У меня теперь шов на затылке? Откуда? Я посмотрела на неё - на психа не похожа. Обычная медсестра. Медсестра...
- Где Света? - спросила я.
- Света... - задумчиво пробормотала женщина. Потом было минутное замешательство, которое сделало её лицо напряженным. - Это светленькая или тёмненькая?
- Светленькая.
Медсестра оживилась:
- Она все еще в главном медицинском корпусе. Ей досталось сильнее, чем тебе. Но не переживай, она уже идет на поправку.
Но то минутное замешательство...
- А с темненькой что?
Медсестра ничего не ответила, лишь опустила в пол ресницы и виновато поджала губы.
Умерла Танечка-солнышко. Не выдержала. Я закрыла глаза и на выдохе спросила:
- А я где?
- Максим Андреевич, - при этих словах я открыла глаза и посмотрела на женщину с нежностью произносящей имя дворняги. Она моего взгляда не заметила - поставила стакан с водой на прикроватный столик из темного дерева и потянулась ко мне, стаскивая с меня тонкое покрывало. Под ним мое тело, как в саване, было одето в хлопковую рубашку, завязывающуюся на тесьму сзади. - Распорядился перевести тебя из больничной палаты в его апартаменты, - тут она смущенно улыбнулась и покраснела. Я не поняла, что именно её смутило - имя похотливого щенка, произнесенное вслух или то, что мы находились в святая святых - берлоге психа. Судя по тому, что она называла семнадцатилетнего по имени-отчеству, он заправлял здесь абсолютно всем. Я оглядела помещение - небольшая комната с дорогим и новомодным ремонтом в стиле минимализма, хай-тек или еще какой-нибудь хрени с заморским названием, выдержанная в синем и серебряном цветах, с дорогой мебелью, в числе которой - огромная кровать, на которой лежала я. В общем-то, мебели было так мало, что она акцентировала на себе все внимание - кровать и две прикроватных тумбочки и торшер. «Это спальня и только спальня», - говорила мебель. Здесь даже телевизора нет. Огромное окно напротив меня, которое занимает почти всю переднюю стену. Две тяжелые плотные шторы отодвинуты к боковым стенам. Свет льется, как вода - на пол, на стены и на потолок, где темно-синее ночное небо и млечный путь.