- Маш, ты можешь идти, - сказал врач медсестре. - И это... к подружке её загляни. Как там она...
Женщина кивнула и вышла из комнаты, тихонько притворив за собой дверь.
Мы остались втроем. Огромный врач прокашлялся:
- Максим, - сказал он. - Ты это...
Максим поднял на него глаза - они улыбались, молча, еле сдерживая огонь внутри себя, и под этим взглядом плечи здоровенного мужика осели. Он потер огромной ладонью глаза, затем посмотрел на меня и снова на Максима.
- Не повторяй отцовских ошибок, - наконец сказал он. - Я, может, чего-то не понял, но...
- Ты все понял правильно.
- Тогда тем более. Ты видел, как это заканчивается. Знаешь, как никто другой. Не повторяй. Хватит с тебя и того, что ты уже натворил.
- А что я натворил? - спросил Максим с наигранной наивностью.
- Перестань ерничать.
На это Максим тихонько рассмеялся.
- Я понял, Олег.
- Раз ты понял, как поступишь?
Максим долго задумчиво рассматривал меня, прежде чем сказать:
- Олег, иди уже.
- Макс, не надо...
- Иди, - тихо повторил парень. И вроде бы ничего в его голосе не изменилось, но по моей спине побежали мурашки. Я закрыла глаза. Пират тяжело вздохнул.
Максим открыл пакетик с таблетками, вытащил две штуки и зажал в ладони. Остальное он протянул врачу:
- Это тебе. Подарок.
- Слишком щедро для меня, - сказал пират, поднимаясь с кровати.
Но Максим бросил пакетик, и пират, повинуясь инстинктам, поймал его неловким движением руки. Посмотрел на пакет и сказал «спасибо» и отправил в свой карман. Максим кивнул.
- Аккуратнее с шеей, - пробубнил напоследок врач и вышел из комнаты.
Мы остались одни, в полнейшей тишине. Я открыла глаза, потому что почувствовала, как его ладонь ложится на мою. Он аккуратно подцепил мои пальцы и переплел со своими, рассматривая то, что у него получилось. Потом он поднял на меня глаза и сказал:
- Вот такой и должна быть настоящая женщина, - словно «настоящая» он подчеркнул тем голосом, что не терпит возражений.
- Голой? - спросила я.
- Смиренной.
Моя голова начала болеть сильнее, и это уже не было таким легким и приятным чувством. Эта боль обещала завязать меня в узел.
Максим взял со столика стакан и потянулся к моему рту, держа в пальцах таблетку. Смиренной? Пусть будет так. Я открыла рот, проглотила таблетку и запила её глотком воды, но все же она оставила на языке горьковатый привкус.
- Вот так... - он поднялся с кровати и подошел к окну. Оставив его открытым, он задернул шторы, и в комнате стало сумрачно. - Знаешь, меня удивляет современная мода на одиночество и стервозность. Причем именно в таком порядке. Сначала баба добивается того, что становится никому не нужна, а потом начинает звереть от этого. Но то - баба, а мы говорим о женщине, верно? - он медленно прошел к двери и щелкнул замком, затем медленно направился к кровати, на ходу снимая сначала один ботинок, затем второй. - Истинную женщину отличает смирение и послушание. Знаешь, почему? Чтобы быть стервой, ничего не нужно делать - отпускаешь на волю свою сучью сущность, и она сама придет к этому, если предоставлена самой себе, если бесконтрольна. А смирение и послушание, - он закинул руки за спину и потянул за футболку, стаскивая её с себя, - стоят невероятных усилий. Стать послушной сложно. Еще сложнее понять - зачем. Никак не укладывается в рамки современных понятий о красоте и сексуальности понятие смиренности - ни одна из знакомых мне особей женского пола не в состоянии понять, насколько возбуждает покорность. Какой она может быть прекрасной, какой недоступной может быть женщина именно в те моменты, когда она беспрекословно подчиняется твоей воле. Это как с одеждой - чем меньше её на женщине, тем скучнее смотреть на неё. Со стервозностью так же, - он залез на кровать, на четвереньках подполз ко мне, навис надо мной, заслоняя собой млечный путь, и уселся на меня сверху, - Как и все интимное, она должна быть спрятана от глаз окружающих, и чем глубже, тем лучше. Чертям место в тихом омуте. Когда женщина опускает глаза вниз, прячет под ресницами все свои мысли, это становится таким откровенным, таким возбуждающим, что просто нет сил терпеть. Хочется залезть к ней в голову, хочется услышать её мысли так же сильно, как хочется залезть под юбку, если она едва открывает красивые лодыжки. Женское молчание - самое сексуальное, что есть на свете, - он наклонился ко мне, ложась своей грудью на мой живот, и тихонько прикоснулся губами к моей груди. Он медленно повел горячие губы к тонкой, нежно-розовой коже, которая поднялась навстречу его губам, становясь твердой.