-- Она что у тебя, американка? -- спрашивает хохмач.
-- Зачем американка, -- удивляется водитель, -- моя теща армянка.
Ну, думаю, начинается театр и подхожу ближе.
-- Нет, -- говорит хохмач, снова посмотрев на тещу, -- она чистокровная американка.
-- Слушай, -- немного нервничает водитель, -- вы что думаете, мы репатрианты? Мы местные, гульрипшские, армяне и теща у меня местная армянка.
-- Тогда почему она так высоко колени задирает? -- говорит этот хохмач. -- Это даже неприлично, чтобы армянская старуха так высоко колени задирала.
Я заглядываю в машину. В самом деле старуха сидит странно. Колени почти у подбородка. Неужели, думаю, такая длинная старуха. Тем более армянка. Армянки такими длинными не бывают.
-- Слушай, -- уже сердится водитель, -- моя машина, моя теща, как хотим, так и сидим. Если нарушения не сделали -- отпусти.
А хохмач его даже не слушает. Все на старушку смотрит.
-- Бабушка, -- говорит он ей и показывает руками, -- колени ниже, ниже.
Старуха молчит, не смотрит, колени не убирает, но голову приподняла, чтобы голова была подальше от колен.
-- Бабушка, -- умоляет ее хохмач, -- ниже колени опустите. Вы же армянка, а не американка! Старуха молчит. На него даже не смотрит.
-- Она что у тебя, глухая? -- спрашивает хохмач у водителя. Уже издевается, но тот еще не понимает, вернее, понимает в свою пользу.
-- Да, -- говорит, -- она глухонемая и по-русски тоже не знает.
-- Глухонемая теща, -- говорит хохмач, -- это подарок судьбы. Но я так прикидываю на глазок, что она вообще не теща.
-- Что вы, издеваетесь? -- наконец психанул водитель. -- То моя теща американка. То она совсем не теща! Тогда кто она?
-- Кащей бессмертный, -- говорит хохмач, -- который сидит на золоте, и мы это сейчас проверим.
С этими словами он поворачивается и заходит к себе в будку. Водитель размяк. Про Кащея, он, конечно, не понял, но про золото понял. Тут и я допетрил, в чем дело, а до этого не мог понять, зачем он разыграл эту комедию. Так и есть, хохмач выходит из будки с ломиком.
Подходит и показывает рукой, чтобы все очистили машину. Водитель и его жена выходят, а теща продолжает сидеть на заднем сиденье. Делает вид, что не слышит, и колени у нее торчат возле самого подбородка. Но я уже понимаю, что она дефективная американка.
Хохмач несколько раз ей кричит, но она даже не смотрит на него. Тогда он сам открыл дверцу и только потянул ее за руку, как она не выдержала и закричала. Ругается, но уже сама выходит из машины.
-- Оказывается, я второй Христос, -- говорит хохмач, -- только дотронулся до глухонемой, как она заговорила.
С этими словами он поддевает ломиком фальшивое дно этой машины и выворачивает его. А я никак не могу сдержать смех, хоть и жалко этого водителя. Он, наверное, целый месяц трудился, пока не сделал это второе дно. А хохмач уже вытаскивает из-под фальшивого дна мешки с мандаринами. Складывает на тротуаре и при этом продолжает издеваться.
-- В следующий раз, -- говорит, -- если будешь провозить подпольные мандарины, подруби топором ноги своей теще, чтобы она не сидела как американская миллионерша.
Бедный водитель молчит, а теща ругается. Теща ругает автоинспектора, а он, не обращая на нее внимания, подначивает зятя.
-- Прямо, -- говорит, -- не знаю, как с тобой быть. Если бы Франко был жив, тогда другое дело. Мы бы устроили тебя провозить в Испанию под фальшивым дном марксистскую литературу. Но Франко умер, и я теперь не знаю, где тебя использовать для пролетарского дела.
Я корчусь, потому что сдерживаю смех, теща ругается, а водитель, бедный, молчит, оборотку дать не может, не знает, что дальше будет.
Наконец хохмач вынул все мешки и дает команду садиться в машину. И они садятся, и теща теперь замолчала, и колени у нее уже больше не торчат как у американки. Сидит как приличная советская старуха.
Только водитель включил мотор и уже хотел ехать, как этот хохмач снова его остановил.
-- Выключи мотор! -- громко кричит он ему. Водитель выключает. Хохмач подходит спереди и открывает капот.
-- А, -- говорит, -- я так и думал! Звук у мотора не тот Через этот звук я и остановил твою машину, а потом загляделся на коленки твоей тещи и все на свете забыл.
И тут он вытаскивает из-под капота два мешка с мандаринами, вытянутые как змеи. Как только бедный хозяин уложил их между цилиндрами, не знаю.
-- Слушай, -- продолжает издеваться этот хохмач, перекладывая мешки на тротуар, -- неужели ты не понимаешь, что пока мандарины в капоте довезешь до России, они сварятся. Ты думаешь в России едят вареные мандарины? Нет! В России едят вареную картошку, а мандарины едят в сыром виде. Иногда даже со шкуркой. Витамины уважают. А теперь езжай и показывай Сочи своей теще.
Хозяин мандаринов, конечно, не собирался ехать в Сочи, он собирался ехать во глубину сибирских руд, как нас учили в школе, чтобы там мандарины продать. Теперь ему надо сворачивать назад и ехать домой. Но он из самолюбия, армяне же упрямые, решил ехать дальше, как будто у него так и было запланировано: сначала теще показать Сочи, а потом попутно продать в Свердловске мандарины.
И вот этого хохмача, который как рентген все насквозь видит, мне надо перехитрить. Конечно, и деньги хочу заработать, но и перехитрить этого афериста интерес имею.
И вот я целый день еду с гравием туда и обратно и думаю, как его перехитрить. Наконец придумал. Узнал номер телефона этого милицейского поста. На следующий день опять приходит тот грузин.
-- Ну как, -- говорит, -- решил?
-- Да, -- говорю, -- вот сейчас отвезу гравий, а следующим рейсом подъеду к твоему дому и заберу мандарины.
-- Почему следующим, кацо? -- удивляется он. -- Давай сразу!
-- Это, -- говорю, -- тайна моей фирмы. Жди.
И вот, значит, я еду, загруженный гравием. Доехал до Гагры, остановился возле телефонной будки и набрал номер поста.
-- Слушаю вас, -- говорит хохмач на том конце провода.
И я таким противным голосом стукача-пенсионера говорю, что сейчас мимо его поста проедет грузовик с таким-то номером, в гравий которого зарыты ящики с мандаринами. И сразу кладу трубку.
Доезжаю до поста. Вижу, он уже стоит и так небрежно подымает руку. Торможу.
Он подходит к кабине, ставит сапог на подножку и, качая головой, смотрит на меня.
-- Быстро же тебя, -- говорит, -- испортили наши спекули. По моим расчетам, ты еще целую неделю должен был продержаться. Вечно я переоцениваю людей и через это сам же страдаю.