И тут я вспомнил, что я не допустил нарушения слова.
-- Стой, -- говорю, -- что-то хочу сказать!
-- Что? -- поворачивается он.
-- Я же, -- говорю, -- рассказал об этом уже здесь, за городом. Если ты такой честный, почему ты мне прокол сделал?
-- Город растет, -- отвечает он, -- и ресторан теперь считается в черте города. Включительно!
-- Но я же не знал! -- кричу.
-- Надо было знать, -- отвечает он и входит в ресторан.
Вот какая жизненная история со мной случилась, когда я три года назад находился в командировке на Пицунде.
Мы посмеялись рассказу этого лихача, и он, с кротким терпением выждав, пока мы отсмеемся, спросил у меня:
-- Вот про этот случай, который был лично со мной, ты можешь написать?
-- Попробую, -- говорю, -- не знаю, что получится. В нашей компании был один старый рыбак. Среди таких рыбаков встречаются весьма затейливые законотолкователи. Когда рыба не клюет, они со всех сторон обдумывают вопросы государственного устройства и правопорядка. А так как рыба с годами на Черном море клюет все хуже и хуже, они в толковании этих вопросов достигают гигантских глубин.
-- Никакая цензура не пропустит, -- важно заметил он. Однако, помолчав, обнадежил: -- Но если в конце прибавить, что всех нарушителей арестовали, могут пропустить.
-- И меня? -- спросил лихач.
-- И тебя, -- безжалостно кивнул законотолкователь.
-- А меня за что?! -- воскликнул рассказчик.
Все рассмеялись искренности его удивления, но тут вся эта история продвинулась еще на один виток.
-- Когда это с тобой случилось? -- спросил у шофера самый молчаливый участник нашей компании.
-- Три года тому назад, -- сказал шофер.
-- Я там недавно проезжал, -- заметил молчун, -- твой гравий до сих пор лежит возле милицейского поста.
Предположения по поводу столь длительной консервации скромного памятника стратегической победы нашего лихача были прерваны появлением официантки с дымящимися чашечками кофе на подносе.
___
Пока шофер рассказывал свою историю, я следил за дядей Сандро. Он поглядывал на шофера, можно сказать, с гётеанской, олимпийской доброжелательностью, поощрительными кивками подчеркивая наиболее сладостные детали. Казалось, выражение лица его говорило: да, растут у нас хорошие рассказчики, возможно, и не без нашего влияния.
Реплики застольцев были выслушаны им тоже достаточно поощрительно. После этого он взял со стола чашечку кофе.
-- Раз уж заговорили о дорожных делах, -- начал он, отхлебывая кофе, -я тоже кое-что расскажу. Если кто то из вас уже слышал эту историю, ничего, еще раз послушает. Хороший рассказ, как песня, его много раз можно слушать.
Три года тому назад в один мартовский вечер мне надо было срочно поехать в село Анхара. Дело там у меня была с одним человеком. Такое дело, которое никак нельзя отложить до утра. Я спускаюсь к дому моего соседа Тенгиза и оттуда звоню моему племяннику Кемалу. У него машина.
Так, мол, и так, говорю, надо срочно ехать в село Анхара. Кемал, как обычно, минут десять мыкал в трубку, а потом говорит:
-- Не обижайся, дядя, но я сегодня не могу ехать.
-- Чего это ты не можешь ехать?
Опять засопел. Вообще, чтобы с нашим Кемалом дело иметь, надо с буйволиными нервами родиться. На выхода нет, машина нужна.
-- Мы, летчики, -- наконец переходит он к словам, -- верим в предчувствие. Да и погода плохая... Завтра поедем...
Завтра! Завтра уже поздно будет для моего дела.
-- Твое предчувствие, -- говорю, -- это твоя лень, с которой я борюсь уже шестьдесят лет. И какой ты летчик, если ты уже тридцать лет не летаешь, а сидишь в диспетчерской? И какой ты племянник, если в год раз не можешь повезти меня на своей машине?
Одним словом, заставил его приехать. Погода в самом деле плохая. Идет мокрый снег, но на земле не держится, тает. Сажусь, едем. Только выехали за город, он вдруг говорит:
-- Предчувствие меня не обмануло.
Так говорит, как будто уже что-то случилось. Но дорога нормальная, и мы едем нормально. Я смотрю на него, а он, как обычно, молчит, вперед смотрит. И на голове его эта замусоленная беретка, которую я ненавижу. Сколько раз я ему объяснял, что беретка кавказскому мужчине вообще не идет. Беретка идет латышам. Эстонцам тоже идет. Нет, он за рулем всегда в беретке. И главное, никак не снашивается. Уже лет пятнадцать, как только сядет в машину, беретку надевает. Выходит -- беретку в карман.
-- Что означает твое предчувствие? -- спрашиваю у него.
Минут пять молчит.
-- Забыл, -- говорит, -- свою корреспондентскую книжку.
У него в самом деле есть такая книжка, как будто он внештатный корреспондент журнала "Советская милиция". Есть такой журнал в Москве. У него там товарищ работает, и тот подарил ему такую книжку. Если выпивший едет за рулем и милиция его останавливает, он им эту книжку сует, и они только честь отдают.
-- Книжка твоя нам не нужна, -- говорю, -- я не собираюсь с тобой выпивать. Поговорю с человеком и назад.
-- Погода, -- морщится он, -- и к тому же село абхазских эндурцев надо проезжать.
-- Погода, -- говорю, -- нам не мешает, мы не верхом едем. А эндурцев оставь мне Я с ними уже восемьдесят лет имею дело. И дома у меня жена-эндурка, как больной зуб во рту, но, как видишь, я до сих пор жив.
Недоволен моими словами. Молчит и только на скорость нажимает.
-- Спокойней, -- говорю, -- ты не в самолете... Все-таки мокрый снег идет.
Едем дальше. Уже доехали до Орехового Ключа, а он вдруг говорит:
-- Ты как жена моя Галя...
И больше ничего не добавляет. Вот так что нибудь скажет и на полпути остановится.
-- Чем это я похож на твою жену? -- говорю.
-- Она тоже, -- говорит, -- как только сядет в машину, учит меня ездить...
Ладно. Едем дальше. Все спокойно. За несколько километров от эндурского села, которое мы должны были проехать, он вдруг останавливает машину и кивает в окно:
-- Посмотри!
Я смотрю -- какой-то "Москвич" уткнулся в кювет, и только зад торчит. Кемал открывает дверцу и подходит к машине. Обошел, возвращается.
-- Ну что там, -- говорю, -- люди не пострадали?
-- Людей нет, -- говорит, -- но машину сильно покалечило.
-- Главное -- люди, -- говорю, -- едем своей дорогой.
И вот мы уже проезжаем это эндурское село, и он снова останавливает машину. Кивает. Смотрю -- на этот раз "Жигули" валяются в кювете. Он опять вышел и посмотрел, но людей не оказалось.