Как-то само собой был сделан неутешительный вывод о склонности начальника к алкоголизму и половой распущенности по отношению к младшему медицинскому персоналу.
Повестка совещания естественным образом дополнилась вопросом: где в военном госпитале взять санитарку, способную справиться со столь деликатной задачей?
Имеющихся отвергли сразу. Они пребывали в том возрасте, когда не то, что предложение, мысль о таком была уже неуместна.
Возникло предложение, что лучше всего справилась бы переодетая профессионалка из гражданских. Но этот вариант также отклонили как отягощённый проникновением посторонних на военный объект. Хотя сама идея с перевоплощением была поддержана.
Оставалось найти подходящую кандидатуру среди своих. Перебрав с десяток, остановились на заведующей складом. Она не сразу поняла, что от неё требуется. Когда поняла, решила всплакнуть. Но со всех сторон проникновенно и убедительно говорилось, что… всего один раз… ради общего благополучия… в обстановке строжайшей секретности.
В общем, в девять часов вечера вновь обращённая санитарка в синем фланелевом халате стояла на пороге сауны. Постучать она так и не решилась. Дверь распахнулась, и начальник в верхней одежде прошёл мимо неё. Пребывая в смятении от проваленного задания, завскладом также направилась к выходу.
У КПП размеренным голосом, чётко выговаривая слова, командир объяснял кому-то: «Санитарка, она же буханка, она же батон, она же головастик, она же бухлобус – санитарно-транспортное средство УАЗ-3962…»
Расизм в архангельском роддоме
Да простят меня темнокожие братья, но речь пойдёт именно о разном цвете кожи. Точнее, о его восприятии в неожиданных обстоятельствах. Причем хочу подчеркнуть сразу, что я убеждённый интернационалист, воспитанный на идеалах борьбы чернокожего народа за равные права.
Международная интеграция достигла Русского Севера. Всё чаще на улице можно встретить молодых людей с чёрной кожей. И не только юношей. Именно представительница лучшей половины оказалась в весьма сложной ситуации.
Собираясь в далёкую Россию, юная леди скромно умолчала о совсем маленькой беременности, которая благополучно развивалась во время её долгого пути. Некоторое время ей удавалось скрывать интересное положение и во время учебы в одном из архангельских вузов. Но беременность – это состояние постоянного увеличения живота, который в один прекрасный момент начинают замечать все. Кроме того, беременность осложнилась отёками и повышением давления. Словом, юная чернокожая оказалась в отделении патологии роддома.
И врачи, и соседки по палате отнеслись к ней очень внимательно. Однако вскоре выяснилось, что чёрная девушка имела довольно странное представление о распорядке дня. Днём она спала, а ночью, громко шаркая ногами, бродила по этажам. Бог бы с ней, если бы она почивала тихо, но у девушки был не по годам богатырский храп. Стоит добавить, что за стенкой палаты находился холодильник, исправно работающий с момента постройки роддома. Он регулярно поколачивал в стенку, соревнуясь с храпящей мадам.
Беременные жёнки, поневоле оказавшиеся в столь необычном соседстве, стойко сносили сложности своего положения. Но однажды очередной раскатистый всхрап всё же заставил их обратиться к заведующему отделением с просьбой облегчения их судьбы. Если не от беременности, то хотя бы от звукового оформления их пребывания в больнице. Заведующий и сам подумывал, что стоило бы иностранку поместить в более комфортные условия, и перевел темнокожую в отдельную палату. Это было воспринято ей не как улучшение бытовых условий, а как махровое неравенство из-за цвета кожи.
Прояснить ситуацию или выразить своё возмущение она не могла по причине незнания русского языка. И пребывала в полной уверенности, что стала жертвой расизма. От этого она временно утратила свой могучий сон и практически круглосуточно нарезала круги по отделению, обдумывая планы побега из рассадника апартеида.
В это время этажом ниже после очередных родов отдыхала славная труженица пригородного совхоза. Женщина она была серьёзная и, осознав, что активный период прибавления семейства завершен, решила выкурить по этому поводу сигарету. Делать это в роддоме категорически запрещалось, но после пережитого курить хотелось страсть.