– Матушка-природа намекнула нам, неразумным, на свою мощь… Напомнила!
– Безобразие какое! – ответила Елена. Она ежилась, поджимала ноги. – Хорошо хоть в машине… Ракеты запускаем, спутники, а с климатом совладать не можем! Чтобы таких безобразий не было!
Шушмаков покосился, впервые сказал усмешливо:
– Это вы верно сказали: ракеты запускаем, атомные электростанции вовсю пашут, а вот климат – эх! Погоду не можем даже угадывать, не то что корректировать… А она с нашей цивилизацией что хочет, то и вытворяет. Дождик не умеем ни вызвать, ни предотвратить. А что говорить о вулканах, цунами, тайфунах… Едва прогнозировать учимся…
Она удивленно и с неодобрением вскинула брови, сказала холодновато:
– Вы словно бы рады этому…
– Может, и рад… Хорошо, что не умеем, а то бы натворили! Вообще бы зарезали. А так природа еще постоит за себя. Только вот не понимаем ее предостережений…
– Этот ливень – предостережение?
– А как же! Нам поучительный урок!
Шоссе медленно и с наслаждением выгибало блестящую спину, словно потягивалось, и когда машина выпрыгнула на вершину, вдали показались высокие рыжие здания, закругленные купола доменных печей.
Елена взглянула на часы. Ехали почти час: от города далековато.
Со стороны завода в их сторону низко над землей двигалось огромное бурое облако. Оно быстро разрасталось в размерах, и Шушмаков поспешно закрыл окна.
– Что случилось? – не поняла Елена.
– Кислородная продувка… Самая стандартная продувка стали кислородом, но без газоочистки. Завод автоматизирован полностью, считается, что пыль здесь никому не вредит.
Облако приближалось, принимало угрожающие размеры. Неприродное, даже противоестественное ощущалось в его плотных формах, жутком цвете. Вынырнуло солнце, и облако осветилось железным цветом: недобрым, тяжелым.
– Пылинки из труб, – объяснил Шушмаков, – микроскопические. Ветер несет их куда захочет. И когда он прет на город, то окна лучше не открывать. Да что окна! Они через плотно закрытые форточки проникают в комнату!.. Сколько раз бывал здесь, запрещал продувку! Ходил вкупе с представителями заводского комитета, с милицией даже. Не слушают! Глухие, как природа. Не знаю, самому уходить или подождать, пока выставят?
– А что, могут?
Шушмаков повернул руль, машина ухнула с шоссе на дорогу к заводу.
– А вы думаете? Если бы придирался по санитарии к директору пивной точки – другое дело! Всякий поддержит. А директора крупного металлургического завода только тронь! По всем инстанциям затаскают. На втык, на ковер, а потом еще и выгонят, если станешь артачиться по-прежнему.
Они уже приближались к заводу. Шушмаков не глядя ткнул пальцем в левое окно:
– Какие трубы? По закону и по проекту должны быть?
Елена ответила послушно:
– Стометровыми, я помню.
– Вот-вот!
– А здесь? – поинтересовалась она вяло.
– Ха, похожи они на стометровые?
Он спрашивал требовательно, и Елена послушно измерила их взглядом.
– Метров тридцать пять, наверное, – в голосе ее была неуверенность.
– Двадцать метров, – поправил Шушмаков горько. – Всего лишь двадцать!
Он остановил машину перед воротами. Елена заглянула напоследок в зеркало, кокетливо улыбнулась и только тогда оставила уютное сиденье. Шушмаков нетерпеливо ждал, хмурился, и она, задабривая, спросила:
– А как же положение, что любое изменение технологии должно быть одобрено санитарной инспекцией?
Шушмаков взглянул на нее так, словно она вдруг встала на уши:
– О каком изменении технологии речь? Хотя бы законы выполняли… Свои же проекты! Видите эти трубы? Посмотрите еще раз и увидите наши с вами права.
Елена ощутила, что слюна во рту густеет, на зубах поскрипывает. Она неловко сплюнула под ноги. Комок слюны был бурый.
– Да, запыленность выше допустимых норм, – кивнула она примирительно.
Он зло оглянулся на нее. Лицо у него пожесточело еще больше. Нет, она так переживать не станет. Не такой уж он и старый, а как старик. Для нее цвет лица важнее, чем проблемы…
– Иногда мне кажется, – бросил он желчно, – что наши должности существуют только для отчета в ООН. Ну, там тоже есть комиссии по охране окружающей среды. А на самом деле мы должны лишь получать зарплату, сидеть и сопеть в две дырочки!
– Ну что вы, – сказала она, а в голове мелькнуло пораженное: это же всякий первокурсник знает! Потому и ломятся на эту должность, ибо платят как раз за то, что работать не надо. Боже, какие наивные люди старшего поколения! А еще хотят, чтобы мы у них чему-то учились.
В проходной они сунули удостоверения в регистрирующий блок. Через две-три секунды вспыхнуло: «Идите».
За дверью открылся заводской двор. На пустом пространстве – три одиноких корпуса. Во дворе тихо: ни машин, ни людей.
– Дело даже не в засорении воздушного бассейна, – сказал Шушмаков с болью. – Хуже!.. Река рядом мертвая. Такие сточные воды, что я и не знаю… Не только рыбу и раков отравили, а саму воду убили. Все убивают! А отходы – вот уж яд, так яд! – закапывают тут же во дворе. Вроде бы хорошо, что зарывают, но под почвой родниковые воды – кровь земли… А кровь расходится по артериям, опять же попадает в родники, ручьи, речки, озера…
Они медленно шли вдоль корпуса. Елена заметила, что Шушмаков все посматривает по сторонам.
– Кого-то ищете?
– Да, – ответил он неохотно. – Сегодня должен пожаловать директор. Он-то нам и нужен. Не с автоматами же говорить!
– А где его искать?
– Давайте заглянем в операторскую.
В операторской было пусто. Елена уважительно и со страхом смотрела на огромные ЭВМ, что руководили технологическими операциями. Тысячи экранов, сотни тысяч сигнальных лампочек, циферблатов, десятки пультов… Как хорошо, что не пошла в математический, хотя там вовсе недобор!
Не оказалось директора и в первом корпусе. Елена натерла ногу, прихрамывала, плелась сзади, злясь на требовательного старшего санитарного врача.