Виктор вновь пошёл по кругу.
— Что особенного в этом амулете? — мучительно протянула Виттория, стараясь понять, ради чего столько пролито крови.
— Виттория, Виттория, но ведь это совсем другая история. — высокомерно произнёс Виктор, снова останавливаясь перед ней. — Прежде нам нужно закончить эту.
— О чём это ты?
— Ты небезразлична Максу, так же как и он тебе. А мне небезразличен Макс. Он мой брат, и я люблю его, но он никогда не примет мою сторону добровольно. Понятно же, что я не смогу заставить его силой. А вот девушка, которую он любит, могла бы убедить его в обратном.
— Да ты просто псих! — Виттория нервно хохотнула. — С чего ты взял, что я стану помогать тебе?
— Ради Макса, конечно же, — пояснил Виктор. — В противном случае мне придётся его убить. Я люблю брата, но не позволю испортить всё, к чему я так долго шёл. Вот только я ещё не определился, ты будешь смотреть, как жизнь покидает тело твоего возлюбленного или наоборот. В любом случае решать тебе. Либо ты убедишь его встать на мою сторону и подчиниться, либо... — Виктор равнодушно пожал плечами, как бы говоря, что тут больше добавить нечего.
Виктор опять скрылся за спиной Виттории, и на какое-то время помещение наполнилось тишиной. Виттория не могла видеть, что происходит позади, но могла предположить, что там находится выход. Вдруг её плечи несильно сжали, даже приобняли, а ухо обожгло горячим шёпотом:
— Помни, Виттория, по отдельности вы мне не нужны.
Через мгновение снова образовалась пугающая тишина. Виттория сглотнула колючий ком, застрявший в горле. Виктор ушёл или всё ещё наблюдает за ней? Она больше ничего не ощущала, кроме тревоги за тех, кто всё ещё сражается за Града. Ведь опасность нависает не только над их с Максом жизнями.
Глава 66. Макс
След, на который напал Макс ещё в лесу, привёл его к старому погребу с обвалкой. Прогнившая железная дверь была распахнута настежь. Вниз вели бетонные узкие ступени, но даже ночное зрение не позволяло увидеть, где заканчивается лестница. Макс начал спуск по мрачному небольшому коридору.
Трудно описать все чувства, которые бушевали в Максе — это был свирепый яростный огонь, что мог растопить вековой айсберг за мгновение. Его переполняли боль утраты, тревога за жизнь Виттории. У него перехватывало дыхание от осознания, что часть души покинула его. От мыслей у Макса «взрывался» мозг. Как бы ни были они с отцом далеки друг от друга, но терять близких всегда невыносимо больно. Невосполнимы те чувства, которые канули в про́пасть. Сейчас весь мир Макса замер на краю. Никогда он не был так близок к истинному отчаянию и саморазрушению. Он винил себя и в том, что позволил Виттории пойти одной. Если так случится, что уже слишком поздно, то он никогда себе этого не простит. Макс сломается, он чувствует это, он уже на грани краха. Он не сможет существовать и дальше. Только мысли и воспоминания о ней освещают ему дорогу в бесконечной тьме.
Макс спустился с последней ступеньки и огляделся. Прямоугольное пространство, старые стены в выбоинах, выложенные красным кирпичом, над головой заплесневелый бетон, под ногами — влажная земля. Само помещение предлагает два варианта пути: два узких тоннеля, ведущие чёрт пойми куда. У Макса могло не быть столько времени, чтобы проверить каждый из них, да и кто знает, какой из себя лабиринт представляет древнее сооружение.
Макс закрыл глаза, прислушиваясь и принюхиваясь. Первым он почуял затхлый запах, отдающий землёй. Но уже в следующий миг он уловил лёгкий металлический аромат, повисший в воздухе, а ещё, что показалось ему странным, из одного тоннеля веяло специфичным запахом, свойственным для медучреждения. Макс отправился в тоннель, что располагался правее.
После тридцать шагов тоннель плавно уходил правее. Далее, в самом конце тоннеля, Макс увидел слабый желтоватый свет. Он прибавил шаг, и вскоре из узкого коридора вышел в просторное овальное помещение. В самом центре стоял громоздкий стул спинкой к Максу, по которой спускались шелковистые пряди тёмно-русых волос.
Макс, не веря своим глазам, оббежал стул, всматриваясь в измученное лицо Виттории. От изумления её глаза распахнулись и из них покатились слёзы облегчения.