1. Поговорим немного о прошлом
Быть учителем необычайно сложно: направлять, защищать, поддерживать в самых трудных ситуациях маленьких людей, чей свет души ещё не успел разгореться яркой звездой. Порой тем, кто выбирает такую профессию, не хватает множества важных качеств. И достаточной добросердечности, и выдержки, сродни армейской, и крепких нервов, наподобие прочных верёвок, которые используют моряки. Только даже швартовые канаты под тяжестью удерживаемого корабля могут порваться. Так же и холодный, беспристрастный педагог способен на вещи, которые никто от него не ожидал, на эмоции и чувства, несвойственные представителям столь важной профессии. Срывы проявляются как в гневных криках, не редко переходящих в оскорбления, так и в холодной ненависти. Сначала неприязнь адресовывается лишь ученикам, потом всему человечеству в целом. Апогеем же становится ненависть к себе и своей жизни. Многие педагоги именно так и заканчивают, выгорев не оставив пепла, без остатка. За годы работы Сара не успела превратиться в потушенную спичку, подобно коллегам. Она всегда с энтузиазмом подходила к работе, не без интереса делилась многообразием знаний. В качестве педагога Сара успела стать свидетельницей множества потасовок на почве импульсивности и агрессивности, характерной для детей. Конфликты не всегда касались её, хотя иногда ей удавалось стать инициатором недовольства несдержанных обучающихся. Каждый раз, применяя завидное терпение вкупе с отменным педагогическим тактом, женщина успешно решала перепалки, самые важные, невообразимо масштабные для учеников. Потому любые проблемы не являлись таковыми для одарённой учительницы. Сара Смит действительно была таким педагогом, которому смело говорят про особый дар, помогающей в успешной работе с детьми. Но на самом деле флегматичная преподавательница литературы не признавала у себя никаких врождённых способностей. Она лишь устало отмахивалась от коллег, выражающих восторг её способностям. — Хватит нести чушь. Любой, кто хоть раз вдумчиво читал книги по педагогике и психологии, зная свой предмет, способен и преподать его на высшем уровне, и найти подход к детям, — а потом, так же напыщенно литературно, она заканчивала фразой, — Таким образом вы просто подписывайтесь в собственном бессилии. — после этого, совершая финальный выстрел, Сара обычно не продолжала диалог, оставляя озадаченных коллег обдумывать свою профессиональную пригодность. За тяжёлым характером женщины без труда прочитывалась хрупкая, податливая, пассивная натура. Смит старалась прятать, насколько ей не нравятся некоторые люди и как приятно определённое отношение, но любой, кто вёл с ней диалог, мог предположить, что сейчас чувствует учительница, как она относится к тому, с кем говорит. Почти всегда такая угадайка заканчивалась полным попаданием по многим, если не по всем критериям. И каждый раз Сара отрицала, по её мнению, нелепости. — Мисс Смит, да вы недовольны чем-то? — со смешком спрашивает директор, вкладывая в тон голоса заметную иронию. Готовый выложить уйму аргументов и манипуляций, дабы заставить подчинённую выйти работать в выходной, он невозмутимо прожигает Смит взглядом. — С чего вы взяли? Я сочту за честь поработать в свой законный отпуск. — В подобные моменты Саре казалось, что её лицо непроницаемо, подобно посмертной маске, ничего не выражает. Но со стороны собеседнику виднелось всё: и едва подрагивающая челюсть, скрипящая зубами от напряжения, и бесконечно уставший глубокий взгляд, своей проникновенностью прожигающий тебя насквозь. При всей своей профессиональности по отношению к детям, Смит чувствовала себя некомфортно в обществе других людей. Она не могла без напряжения позвонить в больницу или же сходить к ближайшему магазину у дома. Находясь в толпе, женщине казалось, что все мельком поглядывают на неё, оценивают небрежность причёски, находят каждую заштопанную дырку на старых потёртых штанах, мысленно посмеиваются и осуждают. Все, кто попадался Смит на пути. Каждый из них. Потому, выходя в люди, она обычно в рекордные сроки выполняла то, для чего покинула пределы дома, а потом, необычайно уставшая, возвращалась в родную обитель. Исключением из её нелюдимости были, разве что, рабочие будни, когда женщина могла отдаться любимому делу, и преисполненная энтузиазмом, вести урок за уроком. Все тревоги отступали на второй план, когда она представала перед классом с новой идеей. Очередная игра, способная помочь детям запомнить биографии писателей или же интересный анализ собственного сочинения — всё полезное, возникающее в голове учительницы, каждый раз шло в дело, на благо познаний. Исходя из рабочей активности Смит, можно представить себе ежедневное волшебное перевоплощение: из неуверенной в себе тихой женщины, не способной сказать «нет», в улыбчивую позитивную особу, громкую и харизматичную. Но на самом деле перед классом ни в выражении лица преподавательницы, ни в её речи не менялось, ровным счётом, ничего. На место старой доброй Сары не приходил другой по духу человек. Она оставалась всё такой же хмурой женщиной, выглядевший чуть более удовлетворённой. Для учителя Смит разговаривала не преувеличенно медленно, с переменным успехом вкладывала в головы юных дарований необходимую информацию. Вопреки темпу речи Сары, больше подходящему матерям, поющим колыбельные, классы разного наполнения с придыханием слушали захватывающие факты и интересные разборы классической литературы. Лишь изредка кто-то из учеников позволял себе заскучать. Когда уроки переходили в подобие лекций, всё вокруг Сары и класса, попавшего в её руки, превращалось в искусное представление. На месте скучных обычных парт не без подачи учителя можно было представить старинную Италию, где не посчастливилось встретиться молодому Ромео и его нежной возлюбленной, Лондон, в котором проживал эгоцентричный тщеславный юноша — Дориан Грей. Множество и множество книжных героев оживали в сознании детей, когда Сара Смит открывала рот, начинала свой рассказ подрастающим поколениям. Успешно управляя интонацией голоса на актёрский манер и презентуя информацию максимально доступно и сочно, Сара могла держать внимание многих учеников всё возможное время. Но были и те, кто не внимал чарам учительницы. Некоторые дети уходили в себя настолько глубоко, что никакой, даже самый интересный рассказ не был способен вытащить их в реальность. Кто-то заворожённо смотрел в окно, будто в трансе, ожидая заветного звонка, окончания урока. Другие же размеренно вырисовывали в тетради витиеватые загогулины, претендующие ни то на творчество, ни то на способ выплеснуть накопившуюся активность или унять тревожность. Сара уважала детей, их особенности развития и характера, потому по возможности старалась привлечь к работе личностей, чьё внимание сложно поймать и удержать. К таким относилась низкая хрупкая Франческа, особенно любящая витать в облаках. Девочка чаще меньшинства остальных игнорировала существование учительницы, пропускала мимо ушей весь поток доносимой педагогом информации. Среди других одноклассников она больше всего не показывала стремления к познанию, да и интереса в её глубоких серых глазах не наблюдалось. На остальных уроках ситуация не складывалась лучше. Так же, как и на литературе, Франческа могла заниматься чем угодно, кроме поглощения информации, на любых других уроках. Чаще всего она задерживала взгляд на одной точке и постепенно выпадала из реальности. В её глазах в такие моменты отражалась серьёзная взрослая усталость вместо огонька детской непосредственности. Подобно Саре, Франческа Болди смотрела на мир помрачневшим взглядом. Счастливому взрослению не способствовала та обстановка, в которой росла девочка. Особенно быстро всё самое хорошее стёр её отец, который вечно проклинал всех вокруг, включая и худую домашнюю собачонку, замученную голодовками из-за вечного недостатка денег, и скромную безропотную мать, которую бросало в дрожь от каждого неожиданного шороха. Глава семейства винил в своих проблемах кого угодно, но не себя. Первопричиной нереализованности мужчины, как ни крути, оказывалась его родная дочка, кровь и плоть человека, не скупого на чрезвычайно бурное выражение эмоций. Появившись неожиданно рано, Франческа стала для родителей чем-то наподобие прочных сдерживающих цепей. Папа не мог уйти из семьи, оставить в покое Болди младшую и её мать, потому что в таком случае все его знакомые будут всячески осуждать бесчестного мужчину и тот окончательно потеряет лицо. Глава семейства всё никак не хотел обернуться и заглянуть в свою душу, осознать истинный корень несчастий. Мужчина вовремя не поменял отношение к себе и окружающим, он не успел стать тем, кого Франческа могла с гордостью назвать отцом. Потеряв юношескую невинность, она всецело погрузилась в безопасное для неё место, радужное и приветливое подсознание, где никто не ругался и с удивительной частотой не желал друг-другу смерти. Порой, когда молчаливую Болди отвлекали от пустого фантазирования, она приветствовала раздражителя с широкой нахальной улыбкой, которая не придавала ей большей живости. — Ты чёт хотел? — тут девочка кардинально менялась. Проникновенный взгляд, направленный на посмевшего её побеспокоить, стремился вывернуть собесед