Сделав несколько шагов назад, Шейла вернулась на свое место.
— Я не хотел, — лепетал Дэвид.
— Заткнись! — заорала она. — Мне известны все оправдания, которые ты можешь придумать! Этот подонок сделал все, чтобы свалить преступление, которое совершил сам, на меня! — она обращалась к Джулии. — Ты, наверное, знаешь, что этот подонок убил Мадлен. Ты поверила его словам о том, что это Мадлен пыталась убить его. А я и сейчас не верю!
— Мне он сказал совсем другое, — промолвила Джулия.
— Черт возьми! Дэвид, скажи же ей, что я не убивала твою жену!
Он молчал, тяжело дыша.
— Говори же! Говори, мерзавец! — выкрикнула Шейла, размахивая пистолетом. — Ты слышишь?
Он тихо произнес:
— Нет, Шейла.
— Ага, — злорадно сказала Шейла, — я вижу, как у тебя трясутся поджилки. Испугался, что она узнает всю правду о тебе! Женская доверчивость бывает безмерной, а слепота влюбленной женщины граничит с глупостью!
Джулия опустила глаза, скрывая проступившие слезы.
— Милочка, ты просто попалась на крючок, — мстительно продолжила Шейла. — А опытный рыбак крепко держит тебя на удочке! Он никогда не любил тебя! Это был обыкновенный обман. Дэвид всегда любил только меня! Не так ли, дорогой?
Он молчал. Да и как он мог оправдываться теперь, когда обе любившие его женщины сейчас находятся рядом, да еще при таких обстоятельствах?
— Ну же! Посмотри на меня! Боишься! Тогда наберись храбрости хотя бы для того, чтобы посмотреть в глаза ей. Она ведь защищала тебя. Говори ей, Дэвид, говори всю правду! Я жду! Ну, что молчишь?
Уже не скрывая своих чувств, Джулия разрыдалась. Все происходившее приводило ее в отчаяние. Если Дэвид не может или не хочет ничего сказать, значит, Шейла права…
Мейсон Кэпвелл и Мэри Маккормик вошли в дверь ресторана «Ориент Экспресс».
— Вон там есть свободный столик, — сказал Мейсон. — Проходи туда. Я сейчас приду.
Она прошла к столику и, усевшись, посмотрела по сторонам. В зале было почти пусто.
Отвлекшись на несколько мгновений, Мэри не заметила, как вернулся Мейсон. Он подошел к столику и поставил перед ней забавную игрушку — обезьянку в ярком клоунском одеянии, державшую в руках маленькие жестяные тарелочки.
Мейсон покрутил ключик от механизма игрушки и обезьянка стала забавно перебирать ногами и хлопать в тарелки. Мэри всплеснула руками.
— Боже, какая прелесть! Где ты это взял?
Мейсон засмеялся.
— Да так, увидел только что в вестибюле и купил. Не смог удержаться. Как ты думаешь, нашему будущему ребенку это понравится?
Мэри притворно разозлилась.
— Так, значит, это не для меня?
— А тебе, что, нужна игрушечная обезьянка? — улыбнулся Мейсон.
— Ну да, серьезно ответила она. — Я ведь обожаю хорошие игрушки!
Мейсон взял обезьянку в руки и повертел ее перед глазами.
— Ты только посмотри, какой он очаровательный, — сказала Мэри. — У него такая забавная рожица!
— Да, — вздохнул Мейсон. — Забавный пустячок.
На него почему-то напала страсть к философствованию.
— Игрушки должны развивать сознание ребенка, — наставительно произнес он. — А, если я подарю нашему ребенку эту обезьянку, то я лишаю его шанса получить стипендию в Гарвардском университете.
Мэри иронически спросила:
— Ты это серьезно говоришь? Он помотал головой.
— Нет, конечно. Я просто нервничаю.
Мейсон посмотрел на часы.
— Ну, в этом нет ничего удивительного, — согласилась Мэри.
Мейсон тяжело вздохнул.
— Мне не удастся сделать твою жизнь легкой и беззаботной. По-моему, ты делаешь большую ошибку, когда возлагаешь на меня излишние надежды, — задумчиво сказал он.
— Не волнуйся так. Я же вижу, что перед встречей со священником ты не в своей тарелке.
— Я ничего не могу поделать с собой, — он развел руками.
— Думаю, что все будет нормально. Это не займет много времени. Отец Мэтклифф не будет излишне мучить нас вопросами. Думаю, что он даст свое согласие на аннулирование моего брака с Марком. Он хорошо знает ситуацию, в которой мы с тобой оказались. Я ему все рассказала.
Мейсон грустно улыбнулся.
— Я люблю тебя.
Мэри хотела ответить ему той же любезностью, но не успела.
— А вот и он.
Она поднялась со своего места, чтобы приветствовать священника, который вошел в зал ресторана. Увидев ее, он направился к Мэри.
Мейсон тоже вскочил и поздоровался с отцом Мэтклиффом. Священник оказался светловолосым невысоким мужчиной средних лет с проницательными добрыми глазами.
— Здравствуйте, дети мои, — спокойно сказал он, усаживаясь рядом с Мэри.
Тиммонс сидел за стойкой бара в «Ориент Экспрессе» и с карандашом в руке делал какие-то пометки в лежавших перед ним документах. Перед ним стояла чашка остывшего кофе.
Судя по его внешнему виду, окружной прокурор был весьма озабочен. Его пиджак был расстегнут, галстук с ослабленным углом небрежно болтался на шее.
Когда в зал вошла Джина Кэпвелл, взгляд ее упал на Кейта Тиммонса. Едва заметно улыбнувшись, она направилась к нему.
— Привет, Кейт, — многозначительно помахивая сумочкой, сказала она.
Не поднимая головы, он буркнул:
— Привет.
Обиженная тем, что он не проявил к ней никакого интереса, Джина сказала:
— Я — Джина Кэпвелл. Мы с вами недавно встречались в этом же зале. Вспомнили?
Он поднял голову и мельком взглянул на Джину.
— Да, конечно. И, по-моему, сейчас не время вспоминать об этом.
— Почему? — искренне удивилась она. Он раздраженно воскликнул:
— Послушайте, я очень занят. Не отрывайте меня от работы. Я ничего не хочу объяснять. И вообще — у меня плохое настроение.
Не смущаясь, она присела на высокий стул рядом с Тиммонсом.
— В чем дело? Почему вы шарахаетесь от меня?
Тиммонс неохотно оторвался от бумаг.
— Миссис Кэпвелл, — раздраженно ответил он, — когда люди вступают в конфликт с законом, первые, кому это становится известно — это сотрудники службы окружного прокурора, то есть, — он наклонил голову, — моей службы.
Джина улыбнулась.
— Человеку свойственно совершать ошибки. У меня не было бы никаких проблем, если бы я в свое время не якшалась с семейством Кэпвеллов. От них — одни неприятности. За все то время, которое я провела здесь, в Санта-Барбаре, я не видела от них ни крупицы добра.
— Да? — с сомнением произнес Тиммонс. — В таком случае, почему бы вам не покинуть этот город? Я думаю, что так было бы легче всем.
— Здесь живет мой сын. Вы встречались с ним. Он сейчас живет с Сантаной. Сантаной Кастильо.
— Да? А почему не с вами?
— Она получила опекунство над ним.
— А, вы говорите о Брэндоне? — сказал Тиммонс. — Но ведь он — сын Сантаны…
— А воспитывала его в течение семи лет не Сантана, а я, — возразила Джина. — Именно меня нужно считать его настоящей матерью.