15
На дорожке — трясогузка.
В роще — курский соловей.
Лев Семеныч! Вы — не русский! Лева, Лева! Ты еврей!
Я-то хоть чучмек обычный, ты же, извини, еврей!
Что ж мы плачем неприлично Над Россиею своей?
Над Россиею своею, над своею дорогой, по-над Летой, Лорелеей, и онегинской строфой,
и малиновою сливой, розой черною в Аи, и Фелицей горделивой, толстой Катькою в крови,
и Каштанкою смешною, Протазановой вдовой, черной шалью роковою, и процентщицей седой,
и набоковской ванессой, мандельштамовской осой, и висящей поэтессой над Елабугой бухой!
Пусть вприсядку мы не пляшем и не окаем ничуть, пусть же в Сухареву башню нам с тобой заказан путь,
мы с тобой по-русски, Лева, тельник на груди рванем!
Ведь в начале было Слово, пятый пункт уже потом!
Ведь вначале было Слово: несть ни эллина уже, ни еврея никакого, только слово на душе!
Только слово за душою энтропии вопреки над Россиею родною, над усадьбой у реки.
16
Ты читал газету «Правда»?
Что ты, Лева! Почитай!
Там такую режут правду! Льется гласность через край!
Эх, полным-полна параша!
Нам ее не расхлебать!
Не минует эта чаша.
Не спасти Отчизну-мать.
Энтропия, ускоренье, разложение основ, не движенье, а гниенье, обнажение мослов.
Власть советская, родная, родненькая, потерпи!
Что ж ты мечешься больная? Что ж ты знамя теребишь?
И от вражеских наветов опадает ветхий грим.
Ты проходишь, Власть Советов, словно с белых яблонь дым.
И с улыбкою дурацкой ты лежишь в параличе в форме штатской, в позе блядской, зря простив убийц-врачей.
Ты застыла в Мавзолее ни жива и ни мертва, сел едва ли не на шею бундесверовский У-2!
Все проходит. Все, конечно.
Дым зловещий. Волчий ров.
Как Черненко, быстротечно и нелепо, как Хрущев,
как Ильич, бесплодно, Лева, и, как Крупская, страшно! Распадаются основы.
Расползается говно.
17
Было ж время — процветала в мире наша сторона!
В Красном Уголке, бывало, люд толпился дотемна!
Наших деток в средней школе раздавались голоса.
Жгла сердца своим глаголом свежей «Правды» полоса.
Нежным светом озарялись стены древнего Кремля.
Силомером развлекались тенниски и кителя.
И курортники в пижамах покупали виноград.
Креп-жоржет носили мамы. Возрождался Сталинград.
В светлых платьицах с бантами первоклассницы смешно на паркетах топотали, шли нахимовцы в кино.
В плюшевых жакетках тетки.
В теплых бурках управдом. Сквозь узор листвы нечеткий в парке девушка с веслом.
Юной свежестью сияла
тетя с гипсовым веслом,
и, как мы, она не знала,
что обречена на слом.
18
.у '' :■ : - - .• :'Ъ
Помнишь, в байковой пижамке, свинка, коклюш, пластилин, с Агнией Барто лежали и глотали пертусин?
Как купила мама Леше
— ретрансляция поет — настоящие калоши, а в калошах ходит кот!
Почему мы октябрята?
Потому что потому!
Стриженный под бокс вожатый. Голубой Артек в Крыму.
И вприпрыжку мчались в школу. Мел крошили у доски.
И в большом колхозном поле собирали колоски.
Пили вкусное, парное с легкой пенкой молоко.
Помнишь? Это все родное.
Грустно так и далеко.
Помнишь, с ранцем за плечами, со скворечником в руках в барабаны мы стучали на линейках и кострах?
Помнишь, в темном кинозале в первый раз пронзило нас предвкушение печали от лучистых этих глаз?
О любви и дружбе диспут. Хулиганы во дворе.
Дачи, тучи, флаги, избы в электричке на заре.
Луч на парте золотится.
Звон трамвайный из фрамуг.
И отличницы ресницы так пушисты, милый друг!
В зале актовом плясали, помнишь, помнишь тот мотив?
И в аптеке покупали первый свой презерватив.
На златом крыльце сидели трус, дурак и сволота.
Выбирать мы не хотели, к небу вытянув уста.
Знал бы я, что так бывает.
Знал бы я — не стал бы я!
Что стихи не убивают — оплетают, как змея!
Что стихи не убивают (убивают — не стихи!), просто душу вынимают, угль горящий в грудь вставляют, отрывают от сохи,
от меча и от орала,
от фрезы, от кобуры,
от рейсфедера с лекалом,
от прилавка, от икры!
— «Лотман, Лотман, Лосев, Лосев, де Соссюр и Леви-Строс!»
Вы хлебнули б, мудочесы, полной гибели всерьез!
С шестикрылым серафимом всякий рад поговорить!
С шестирылым керосином ты попробуй пошутить.
С шестиствольным карабином, с шестижильною шпаной, с шерстобитною машиной да с шестеркою гнилой!
С шестиярусной казармой,
с вошью, обглодавшей кость,
с голой площадью базарной,
с энтропией в полный рост!