6
Хватит совести, и чести, и ума для всех эпох.
Не пустует свято место.
Ленин с нами, видит Бог!
Снова он на елку в Горки к нам с гостинцами спешит.
Детки прыгают в восторге.
Он их ласково журит.
Ну не к нам, конечно, Миша.
Но и беспризорным нам
дядя Феликс сыщет крышу, вытащит из наших ям, и отучит пить, ругаться, приохотит к ремеслу!
Рады будем мы стараться, рады теплому углу.
7
Рады, рады... Только воздух, воздух синий ледяной, звуков пустотелых гроздья распирают грудь тоской!
Воздух краденый глотая, задыхаясь в пустоте, мы бредем — куда не знаем, что поем — не понимаем, лишь вдыхаем, выдыхаем в полоумной простоте.
Только вдох и только выдох, еле слышно, чуть дыша...
И теряются из вида диссиденты ВПШ.
8
И прорабы духа, Миша, еле слышны вдалеке.
Шум все тише. Звук все ближе. Воздух чище, чище, чище!
Вдох и выдох налегке.
И не видно и не слышно злополучных дурней тех, тех тяжелых, душных, пышных наших преющих коллег, прущих, лезущих без мыла
с Вознесенским во главе.
Тех, кого хотел Эмильич палкой бить по голове.
Мы не будем бить их палкой. Стырим воздух и уйдем. Синий-синий, жалкий-жалкий нищий воздух сбережем.
9
Мы не жали, не потели, не кляли земной удел, мы не злобились, а пели то, что синий воздух пел.
Ах, мы пели — это дело!
Это — лучшее из дел!..
Только волос поседел.
Только голос, только голос истончился, словно луч, только воздух, воздух, воздух струйкой тянется в нору, струйкой тоненькой сочится, и воздушный замок наш в синем сумраке лучится, в ледяной земле таится, и таит, и прячет нас!
И воздушный этот замок (Ничего, что он в земле, ничего, что это яма) носит имя Мандельштама, тихо светится во мгле!
И на улице на этой, а вернее, в яме той праздника все также нету.
И не надо, дорогой.
10
Так тебе и надо, Миша!
Так и надо, Миша, мне!..
Тише. Слышишь? Вот он, слышишь?
В предрассветной тишине
над сугробами столицы
вот он, знак, и вот он, звук,
синим воздухом струится,
наполняя бедный слух!
Слышишь? Тише. Вот он, Миша! Ледяной проточный звук!
Вот и счастье выше крыши, выше звезд на башнях, выше звезд небесных, выше мук творчества, а вот и горе, вот и пустота сосет.
Синий ветер на просторе грудь вздымает и несет.
Воздух краденый поет.
1
Ты от бега и снега налипшего взмок. Потемневший, подтаявший гладкий снежок ты сжимаешь в горячей ладошке и сосешь воровато и жадно, хотя пить от этого хочешь сильнее.
Жарко... Снять бы противный девчачий платок из-под шапки... По гладкой дорожке, разогнавшись, скользишь, но полметра спустя — вверх тормашками, как от подножки.
Солнце светит — не греет. А все же печет. И в цигейке с родного плеча горячо, жарко дышит безгрешное тело.
И болтаются варежки у рукавов,
и прикручены крепко снегурки...
Ледяною корою покрылся начес на коленках. И вот уже целый месяц елка в зеркальных пространствах шаров искривляет мир комнаты белой.
И ангиной грозит тебе снег питьевой.
Это, впрочем, позднее. А раньше всего, сладострастней всего вспоминаешь четкий вафельный след от калош на пустом, на первейшем крахмальном покрове.
И земля с еще свежей зеленой травой обнажится, когда ты катаешь мокрый снег, налипающий пласт за пластом, и пузатую бабу ваяешь.
У колонки наросты негладкого льда...
Снегири... Почему-то потом никогда
не видал их... А может, и раньше видел лишь на «Веселых картинках», и сам перенес их на нашу скамейку...
Только это стоит пред глазами всегда.
С меха шубки на кухне стекает вода.
Ты в постели свернулся в клубок и примолк, вспоминаешь «Письмо неумейке».
ПРОЛОГ
Я берег покидал туманный Альбиона.
Я проходил уже таможенный досмотр.
Как некий Чайльд-Гарольд, в печали беззаконной я озирал аэропорт.
Покуда рыжий клерк, сражаясь с терроризмом, Денискин «Шарп» шмонал, я бросил взгляд назад, я бросил взгляд вперед, я встретил взгляд Отчизны, и взгляд заволокла невольная слеза.
Невольною тоской стеснилась грудь. Прощай же!
Любовь моя, прощай, Британия, прощай!
И помнить обещай.
И вам поклон нижайший,
анслейские холмы!.. Душа моя мрачна —
Му зои1 18 «1агк. Скорей, певец, скорее!
Опять ты с Ковалем напился допьяна.
Я должен жить, дыша и болыпевея.
Мне не нужна
страна газонов стриженых и банков, каминов и сантехники чудной.
Британия моя, зеленая загранка, мой гиннес золотой!
Прощай, моя любовь! Прощание славянки.
Прощай, труба зовет, зовет Аэрофлот.