Я достал финку, кивнул на мосластого. Дождался когда Иван тихо разбудит парочку товарищей, прокрадется с ними ко входу. Сам же скользнул к главному, взял нож обратным хватом. В тот момент, когда он особенно сильно всхрапнул, аккуратно распахнул пиджачок, приподнял рубаху. Мосластый что-то почувствовал, начал открывать глаза, но было поздно. Я закрыл рот ему левой рукой, правой сильно ударил точно в сердце. Шнырь пару раз дернулся, выпучил глаза и все… кончился.
У входа громко вздохнули майор со товарищи, но промолчали.
Я оттяпал у покойника кусок исподней рубахи, запихнул в рану. Хоть кровить особо и не должно, но на всякий случай, для верности. Также аккуратно накинул рубашечку, клифт.
— Ты дурак?! — зашипел гневно мне на ухо Иван Федорович. — Нас за Пику завтра у стенки покрошат.
— Не переживай! — уверенно зашептал я в ответ. — Все продумано.
Я вытер лезвие об одежду убитого. Один хрен не видно. Потом всё же заныкал приблуду в углу барака, зарыв в песок. Так, на всякий случай. Ежась от холода, улегся у стены.
Спал чутко, как только ударили в железную рельсу, подорвался первым. Встал, потянулся на весь барак, зевнул. Пленные просыпаться особо не хотели, но что делать. Начали вставать и шныри. А я уже был рядом.
— Ну что… сегодня опять шакалить? — я пнул по ботинку чернявого хрена со споротыми петлицами. Нос у него разбух, посинел и, наверное, болел при движении головой. Натуральный красавчик! Глаз радуется.
— Отвали, — буркнул тот.
— О, а ваш корешок то, того… посинел уже — я приложил палец к шее мосластого, внимательно осмотрел его. Нет крови, не видно было. И тут главное не давать им раздумывать.
— Да… холод не тетка. Во сне кончился, — я кивнул ошалевшим шнырям и крикнул подошедшим поближе ребятам из компании Ивана. — Давай, взяли, понесли в сарай. Быстрее, вон, еще сколько отошло за ночь!
— А ты чего раскомандовался? — чернявый насупился. За моей спиной встал майор с двумя лейтенантами.
— Теперь я за Пику. Взяли, я сказал! — мне пришлось повысить голос и это сработало. Шныри схватили кого-то из умерших подмышки и за ноги, потащили наружу. А Пику, уже в одном грязном исподнем, бросили в угол сарая рожей вниз. Только отошли, я опять скомандовал, не давая опомниться бакланам:
— Пошли к куму, знакомиться будем.
— Да не будет герр Штраузе с тобой бакланить, — носач был мрачен. Вестимо дело, радости мало, когда вожак ласты склеил, а банкует тот, кто вчера тебя еще по морде лупил.
— Еще как будет. И даже по-немецки пошпрехает. Заложимся?
Слегка привел себя в порядок — умылся из бочки с дождевой водой, причесался пятерней. Теперь я готов к встрече с герром Штраузе.
Не столько эти гаврики меня вели, сколько я их подгонял. Видать, прикидывали, что с теплого места их могут согнать. Ну не говорить же, что им и жить осталось день-второй, не больше. Так что прошло совсем немного времени, а я уже стоял перед дверью, на которой висел листочек бумаги с каллиграфически выполненной надписью «Гауптман Штраузе». Видать, чтобы не заблудиться, если лишку выпьет.
Я постучал, аккуратно, но громко. Дождавшись ослиного рева И-А из-за двери, вошел, прикрыл за собой дверь и встал на пороге. Видать, гауптману вчера было хорошо, об этом говорили кроличьи глаза и жадно поглощаемая вода из стакана.
— Разрешите обратиться, герр гауптман, — сказал я на чистом немецком с умопомрачительным громовским акцентом.
— Кто такой? — Штраузе попытался рявкнуть, но, видать, голова и без этого звенела.
— Громов. Петр Громов, гражданское лицо, попал сюда совершенно случайно. Вот, у меня есть бумага, в которой говорится, что я не являюсь военным. — я помахал своей замечательной справкой, но внимание коменданта было приковано к графину с водой, стоящему перед ним.
Я шагнул вперед и взял на себя смелость помочь Штраузе. Вода из стакана исчезла в арийском организме со скоростью звука.
— Что надо? — несмотря на то, что вода у него чуть не из ушей лилась, легче фашисту не становилось.
— Военнопленный, который помогал солдатам и герру коменданту, сегодня ночью умер. Замерз, — судя по всему, это как раз немца волновало мало. — Я мог бы взять на себя обязанности…
— Иди, — отмахнулся от меня Штраузе. — Скажешь, что я приказал…
Выговорить, что он там разрешает, он не смог, а я не стал уточнять. Да уж, надо было дождаться, пока он опохмелится или в себя придет. Так кто же знал? Ладно, потом еще немного поокучиваю фашиста, чтобы закрепиться.