И что этот дед?
Ничего, больше я его не видел. Мы его отпустили. А зачем, не наше это дело. Пускай вон капитан ловит…
После того в ноябре месяце я попал под Великие Луки в инженерную роту 26-й стрелковой бригады. А в декабре месяце наше отделение направили в разведку с заданием достать языка. Вечерком выдвинулись. Все шло хорошо, спокойно, погранзаставу (передовое охранение?) прошли. Потом деревушку разбитую. Говорю им:
— Ну что, ребята, давайте-ка «поразойдемся».
А нас хоть бы «погранотряд» предупредил, что впереди ловушки есть. Под Луками ведь бои-то шли не один месяц, там чего только не было. Недаром говорится: «Русь, возьмешь Великие Луки — до Берлина дойдешь без муки».
Надо ж так было получиться, что попал-таки я в колодец. И ведь столько снегу нанесло, и ловушки-то эти были прикрыты хворостом, и все равно… Какой-то момент начали по нам стрелять. Стал я перебежку делать, и меня автоматом как царапнет, диском-то… и я не могу…
Кругом земля. Что такое? Где я? О, божья воля… Потом стало доходить до меня. «Поодумался» маленько — как вылезать-то. Ухватился за сучок, который смог достать, на автомат встал. Первый обломился, второй — тоже самое. За третий взялся, который покрепче — да и вылез. А автомат-то мой в яме. Считай, надо снова лезть. А как лезть? Обмотки размотал, связал их между собою, прикрутил их к сучку и туда опять спустился. Взял автомат, вылез. Время-то уже одиннадцатый час. Декабрь месяц — темно. Туда-сюда… Опять в деревню пошел. Там стрельнул-свистнул — никого нету. Думаю — пойду дальше. Скрипит что-то. Семь домов, все разбитые. Прошел вдоль них, к крайнему. Свистнул-крикнул — опять никого. И только-только хотел посмотреть, что это скрипит-то… и вдруг меня — хоп. Пуля! Откуда что? Тут у меня повисло, потекло… Что делать? Один ничего не сделаю. Пошел на дорогу, что шла от Великих-то Лук. Опять скрип — по дороге лошадь запряженная идет. Лошадь одна не может ходить, значит, сзади должен быть человек. Подумал — может, он отошел, греется? Нет. Побежал, сел на ту коляску, лошадь дернул — побежала. Вернулся к заставе, ребята окликнули:
— Стой, кто идет?! Куда едешь!?
— Отойдите — сержант Задунаев.
— Где лошадь достал?
— Ранен я, давайте перевяжите.
— Как тебе пришлось?
— Да вот так да этак. Что же вы не предупредили про ловушки?
— А мы забыли…
Ребята, с кем я ходил, все пропали. Сколько я потом ни писал в часть, мне ответа о них так и не было. Может, так получилось, что не мы сходили за языком, а нас взяли тепленькими из-за тех ледяных ловушек. Приходи — забирай. Что ты там сделаешь.
Приехал — деревушка в три домика, «светик» горит. Говорят: «Поезжай. Там круглосуточно сидит врач. А может, сменяются, точно не знаю. Но там тебя точно „обделают“ получше». Приехал туда, шапку на «колик» накинул, захожу:
— Не ждали таких?
— Ждал, я все время жду. Что с вами?
— Ничего, давай расстегивай меня, развязывай. Вот рука перебита.
Накалил что-то на свечке, зажег, и туды, в рану полез…
— Так ты что делаешь-то?
— Осколка шукаю…
— Ты, еврей? Какой тут осколок! Ты что, не видишь? Тут же сквозная!
— А, теперь-то я вижу.
Забинтовал он меня, и поехал я к своей части в 26-ю. Была там у нас капитан медицинской службы из Ярославля, с медицинской школы. Ночью разбудил ее, говорю:
— Вот такое дело.
— О, Задунаев!
— Ты, будешь меня лечить?
— Нет, с такой раной не смогу. Завтра я тебя отправлю.
До марта месяца пробыл в госпитале. Потом попал в другой батальон — отдельный инженерный 238-й, под Старую Руссу, на Ленинградском направлении. Это уж был 1943 год. Вот так и жил…
Сколько у вас ранений?
Дважды раненный, и один раз контуженный под Старой Руссой. В тот раз ходили мы с разведкой. Капитан Калинин, Жилин, Чередняк Ванька и Кириллов Сергей Андреевич. Поставили нам задачу: узнать, какая у них техника, живая сила и прочее. Пошли вечером. А Кириллов был с 1908 года, сам родом с тех мест, из села Сергушкино. Это рядом с Рамушево. Так он кого-то там встретил знакомого и узнал, что его стариков и родителей немцы сожгли в сарае, а сына и дочку отправили в Германию. И потом, когда в Венгрии мы взяли человек сто или больше пленных, он подходит:
— Разреши мне их вести!
— Да я бы тебе разрешил, но ты на все семьдесят нажмешь! Ты меня понял?
— Да я-то понял. Паша, честное слово…
Метров триста, наверное, они отошли — застрекотало. Я говорю: «Ну, все…»
Отговорил я его перед начальством. Каталажка бы была точно. Разные были на войне люди. Были и узбеки, были и татары. Командир роты был татарин Хабибуллин, Герой Советского Союза. Он дурь захотел показать, так его сразу сняли — снайпер. А он как хотел…