Богатеи повели беженцев по своим домам, а мы пошли в свою избу. Отец раздосадованно ворчал:
— Жадности человека конца нет. На чужом горе и то хотят нажить деньги!
* * *
Я боялся опоздать в школу и, когда к ней подбежал, то застал класс в полном сборе. Мальчишки и девчонки стояли на крыльце, жались друг к другу и пищали, и смеялись, когда дождевые ручьи скатывались с крыши:
— Б-р-р-р! Собачья дрожь пробирает.
Андрейка Щицин выкрикнул:
— Скоро ли нас в школу пустят?
Но вот появилась уборщица.
— Эй, дрожальники, бегите в класс и погрейтесь!
Мокрые, в грязных лаптищах, мы с шумом вломились в классную комнату и сразу остановились, да, точно перепуганные мыши, притихли. Андрейка испуганно шепнул:
— Мишка, а тут поп!
Я и сам видел, что у классной доски стоял священник. Он взмахнул рукой, и широченный рукав рясы, словно большая черная птица, проплыл над нашими головами.
— Суетнов, начинай петь молитву «Отче наш»!
Я хотел было сказать, что у меня плохой голос, но промолчал и завел во всю мочь:
От-че наш, иже еси на не-бе-си-и...
Мальчишки и девчонки фыркнули. Священник притопнул:
— Э-т-т-т-о что такое? Разве можно превращать моление богу в балаган? Что за смех?
Я ответил:
— Батюшка, они над моим голосом смеются. Он у меня никудышный. Дядя Петруха Сапунов за такое пение выгнал меня из дома...
Священник помедлил и вызвал Егранова Федьку.
— Ну-ка, Егранов, запевай!
Федька пропел хорошо. Священник повеселел и разрешил нам сесть за парты.
— Дети, я буду приходить к вам по понедельникам. Разучим с вами несколько молитв, а потом начнем изучать священную историю, иначе — закон божий. Теперь же я кое-что спрошу у вас... Ну-ка, Суетнов, объясни мне, как ты понимаешь слова молитвы «Отче наш»!
Вопрос мне показался простым, и я, не подумавши, бойко ответил:
— Отче... Это отчим. Не родной отец. Чужой, значит!
Священник скривился, словно горькое проглотил:
— Я тебя спрашиваю не о человеках, а о боге. Понял? Озоровать ты мастер, а мозгами шевелить ленив!
И, пристукивая при каждом слове по столу, он продолжал:
— Так вот, запомни! Отче наш — это отец небесный. Бог-отец. Творец земли и неба, а также всего сущего в мире...
И священник ткнул себя пальцем в грудь:
— Я тоже отче! Отец духовный. Батюшка для вас и всех мирян. Так меня зовут и вы зовите!
Я несмело пролепетал:
— И еще вас зовут священником и попом...
Священник молча подошел ко мне и потянул за ворот рубахи:
— А ну, покажи крест!
Крест на мне всегда был, и потому я охотно расстегнул ворот.
— Вот, батюшка, глядите!
— Глядите... А на что глядеть-то? Креста нет!
Я глянул, и у меня сердце упало: на шее болтался один ниточный гайтан!
— Крест сегодня был! Я не знаю, куда он пропал... Скорее всего оторвался и потерялся!
Обдав меня густым запахом папиросного табака, священник передразнил:
— Потерялся... На тебе, наверно, креста-то с пеленочного возраста нет. И все из-за нерадивости твоих родителей. А ну, басурман, встань в углу на колени!
— Батюшка, мамка нынче же даст мне новый крестик: у нее на полке в мешочке, вместе с наперстками и иглами, десять крестов лежат...
Но священник не сменил гнев на милость, и я поплелся в угол и там встал на колени. Мальчишки и девчонки с жалостью и боязнью поглядывали в мою сторону, а мне было стыдно и обидно: ведь священник ни за что ни про что наказал меня, да еще басурманом обозвал. Стоял я на коленях и думал: «Поп не забыл, как я его в коридоре головой боднул!»
Но вот, наконец, урок кончился, и священник подошел ко мне и постучал согнутым пальцем по моему лбу:
— Если тебя, язычник, родители уму-разуму не учат, так я научу! Понял?
В тот день мне просто не везло! Выбежал я в коридор, а навстречу директор школы. Я ему обрадовался и спросил:
— Коронат Лександрыч, можно беженцевых ребятишек в школу привести? Двух парнишек и двух девчонок. Волосы у них белые, а на ногах кожаные лапти. Говорят и по-нашему, и еще по-другому...
Директор ожег меня злым взглядом:
— Ты учишься?
— Ага...
— Ну и учись, а в мои дела не лезь!
Я хотел возразить, но директор быстро ушел в учительскую. Мне только и оставалось удивляться:
— Как же так? Беженцы, а ты их в школу не берешь! Ну и ну!
* * *
Непогодь замучила нас. Мать каждый вечер подолгу молилась и шептала:
— Господи, пошли ты нам хоть малую милость! Вели ангелам дыру-то в небе заштопать, залатать. Если твои ангелы неумехи, заставь святых пророчиц и праведниц: они нашего, бабьего, полу и шитву у своих родительниц учились... Я бы не просила, но из той небесной дыры на землю вода ведрами льется. Хочешь верь, хочешь нет, но от мокрети даже люди, рабы твои верные, плесневеют и гнить начинают!