Теперь они оказались во внутреннем дворе крепости, в центре которого возвышался замок. Мария заткнула пальцами уши. Здесь стоял такой шум! Хрюкали поросята, собаки лаяли, дети вопили и смежаясь. В стойлах били копытами и ржали лошади. Дети, не менее грязные, чем те, которых Мария привыкла видеть в своей деревушке, играли у стогов сена, расположенных рядом со стойлами, а позади второй оружейник выковывал звенья для кольчуги, а рядом с ним кузнец подковывал лошадь госпожи баронессы.
Донати провел Марию в кузницу и представил ее двум своим помощникам. Они дружно сдернули кожаные шапки и поклонились ей так, словно она знатная дама, и с уважительным вниманием слушали, как Донати показывал ей разные мелочи, щиты против копий, против стрел арбалета, шлемы, которые он изготовляет для барона.
Да, несомненно, ее будущий муж – человек значительный. Мария даже ощутила некоторую дрожь от радости, что ей так повезло. Теперь она будет жить во внутреннем дворе замка, может быть, даже поднимется до того, чтобы прислуживать благородной баронессе в качестве горничной – это было бы по сравнению с ее прошлым положением таким счастьем, о котором она и мечтать не смела.
Они вышли из кузницы, присоединились к Лючии и Джованни и пошли дальше, задержавшись только около клеток, чтобы посмотреть на сокольничьего, который кормил сырым мясом соколов, кричавших при этом как черти в аду. Потом миновали часовню, гораздо более красивую, чем церковь в деревне, с красивыми окнами, выложенными яркими разноцветными стеклами, пока наконец не дошли до двора, где находились жилые покои барона и высокая башня, именуемая Главной башней замка, последним оплотом обороны.
Донати подошел к дверям и очень осторожно постучал. Мария решила, что даже она произвела бы больше шума
Джулиано, управляющий имением барона, вышел к ним. Он прикрыл зевок тыльной стороной руки, потом глянул на Донати и принялся хохотать.
– Ну, Донати! – смеялся он. – Святой Боже, ты замечательно выглядишь! Эта завитая борода с ленточками! В чем дело? Господин барон ожидает тебя? Наверняка и Его Святейшество Папа. Убирайся, дурачок, пока я не нашел для тебя палку.
Но Донати стоял на своем.
– Нет, добрый провост, – произнес он своим мягким басом, – я говорю правду. Пойди и спроси его. Он скажет тебе, что сам приказал мне прийти…
Джулиано перестал смеяться и уставился на Донати.
– Почему? – резко спросил он. – Барон Рудольф не посылает за кем-то без серьезной причины. Прежде чем я рискну беспокоить его во время завтрака, я должен знать, в чем дело.
Донати взял Марию за руку и вывел вперед.
– Вот почему, – сказал он. – Я собираюсь жениться. Бога ради, Джулиано, пойди и спроси – никакой беды нет в том, чтобы спросить…
– Может быть большая беда, если я спрошу барона о чем-то, когда он не расположен, чтобы его спрашивали, – сухо заметил Джулиано. – В том числе пара сломанных ребер. Ты сам это знаешь, Донати, Ладно, ладно, я рискну. Меня тошнит от глупого выражения твоего дурацкого лица. Кроме того, он сегодня утром в хорошем настроении. Жди здесь.
Вскоре он вернулся и велел войти. Но там им пришлось еще ждать. До них доносился голос барона из столовой. Он походил на рев быка. Барон разговаривал с баронессой по-немецки. Донати был рад этому. После нескольких лет зуботычин я ударов за то, что он не понимал этого языка, значение многих слов наконец запечатлелось в его простоватом мозгу. Теперь Донати кое-что понимал, хотя не мог произнести более шести слов, не вызвав у тевтонских рыцарей взрывов хохота.
Донати посмотрел на Марию. Нет, совершенно ясно, она не понимает ни одного слова из этого грубого языка. И это очень хороша Ибо барон рассказывал своей супруге столь грубые истории, что от них зарделись бы уши любого конюха Однако баронесса смеялась с явным удовольствием, а потом ответила ему шуткой, еще худшей, чем та, которую рассказывал ей супруг.
Донати стоял весь красный от гнева.
Джулиано заглянул в дверь и, увидев, что благородная чета перешла к сладкому, подошел на цыпочках и зашептал на ухо барону.
– Давай их сюда! – загремел Рудольф. – Я хочу посмотреть на эту девку!
Донати вошел, ведя Марию за один палец – рыцарская манера, которую он перенял у благородных господ и дам. Огромный пес, натасканный на травлю кабанов, вылез из-под стола, где он и другие собаки глодали кости, которые им бросал барон. Донати заметил, что в зале воняет. Камыш и солома, устилавшие каменный пол, не менялись целый год, и животные щедро усеяли их блохами и другими паразитами. На насесте около двери кричал кречет барона, а ястреб баронессы и ее попугай, привезенный ей сарацинским лекарем с южного побережья Сицилии, тоже не прибавляли чистоты и приятных запахов, загаживая пол под своими насестами пометом.
День был уже в зените, но факелы из смоленых сосновых веток горели, распространяя отвратительно пахнущий дым, ибо замки строили для обороны, а не для того, чтобы наслаждаться светом и воздухом.
Барон Роглиано бросил только один взгляд на Марию, стоявшую перед ним с потупленными глазами, и встал. Пошатываясь, как пьяный, он шагнул к ней и, схватив ее за подбородок огромной сильной рукой, приподнял ее лица
– Клянусь Господом Богом, – проревел он, – хорошенькая девка, а, Бриганда? Жена, посмотри на ее лицо. Клянусь Святым Хильдебрандом, готов держать парк, что она не низкорожденная!
Баронесса пожала плечами.
– Она смуглая как мавританка, – с ехидством произнесла она. – Готова поспорить, что ее мать была в более чем дружеских отношениях с каким-нибудь нечестивым сарацином.
Донати глянул на мать Марии. Старая женщина чуть покраснела под загаром, но баронесса не обратила на нее никакого внимания.
– Мой господин сказал мне, – обратилась она к Донати, – что ты хочешь жениться. Теперь я знаю, почему мой мерин за две недели потерял три подковы. У тебя другое на уме, да, Донати?
– Простите меня, милостивая госпожа, – пролепетал Донати.
– О, я прощаю тебя, – засмеялась госпожа Бриганда. – Хотя и не одобряю твоего выбора. От такой хилой девки ты не получишь крепких сыновей. Кто будет у нас кузнецами, если твои сыновья унаследуют не твои, а ее руки?
– Во имя неба, Бриганда, перестань мучить парня, – прервал ее барон. – Мне нравится, как она выглядит. Но замужество дело серьезное, и я хочу задать ей несколько вопросов. Как тебя зовут, дитя мое?
– Мария, – прошептала она.
– Мария… хорошее имя. Я надеюсь, что ты будешь достойна его, ибо это имя Матери нашего Господа. Часто ты ходишь слушать мессу?
– Каждое воскресенье и все праздники, – сказала Мария. – И кроме того, иногда хожу на раннюю мессу перед тем, как выйти в поле
– Хорошо сказано, – пророкотал барон. – И ты по пятницам исповедуешься нашему доброму падре и причащаешься телом и кровью Господа?
– Да, господин, – отвечала Мария.
Рудольф наклонился так, что его тяжелое лицо оказалось совсем рядом с лицом Марии.
– Ты все еще девственница? – прорычал он.
Мария вся сжалась и побледнела.
– Да, мой господин, – прошептала она. – Но то, что господин задает мне такой вопрос, наполняет моё сердце болью.
– Ни в чем нельзя быть уверенным, – проворчал он. – Нынче все молодые стремятся прямо в Чистилище. Я имею в виду и многих высокорожденных.
Он глянул на родителей Марии, покорно стоявших позади молодой пары.
– Девка говорит правду? – прорычал он.
– Да, господин, – дрожащими голосами отозвались они.
– Отлично, – сказал барон Рудольф. – Я дам вам разрешение на брак. Пусть церемония состоится в моей часовне в ближайшее воскресенье, служить будет отец Антонио. Я окажу тебе честь, Донати, и сам буду присутствовать. Потому что, видит Бог, ты хорошо служишь мне!
– Благодарю вас, господин, – сказал Донати.
Потом он и Мария поцеловали руку барона, которую тот протянул им. Барон оказался настолько милостив, что прошел с ними по залу и даже пожелал им удачи, что обычно позволял себе только в отношении равных ему. Но они еще не ушли достаточно далеко, чтобы не слышать его громкий голос, когда он обернулся к Джулиано и сказал: