Исчез из города и Чугрей. Его жене сообщили в полиции, что Чугрей повез арестованных Штыкова и Клевцова в Германию.
В одну из темных осенних ночей фанерная доска с груди висевшего на дереве Саши исчезла. Какой-то смельчак снял ее. Народная молва в городе приписывала этот подвиг лихвинским школьникам. Называли имя Егора Астахова.
Сашины друзья, как могли, мстили гитлеровцам за Сашу. Они срывали со стен домов и заборов фашистские листовки, писали советские лозунги. Большего пока сделать не удавалось. Все строже становились фашистские порядки в городе. Почти каждую ночь происходили облавы, обыски, аресты — искали партизан.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Тихо, тоскливо в землянке.
По-прежнему остается незанятым место Саши на нарах. Висит на колышке Сашина гимнастерка с разорванным рукавом, компас, лежат разные вещи… Кажется партизанам, что вот-вот откроется дверь и на пороге покажется худощавая фигура Саши, прозвучит его звонкий голос. Но знают партизаны, что Саша больше никогда уже не вернется. Только Павел Николаевич не подозревает о гибели сына. Тщательно скрывают от него партизаны страшную весть.
Снаружи вьюга воет волчьими голосами, заметая снегом вход в землянку. Слышно, как скрипят деревья.
Павел Николаевич принес из леса охапку дров, затопил печку. Присев на карточки, он медленно закуривает. Отблески огня освещают его похудевшее, заросшее черной бородой лицо. От общего, какого-то тоскливого молчания ему становится не по себе.
— Вот тоже и радио снова вышло из строя, — с грустью говорит он, поглядывая на молчавший радиоприемник, возле которого, вертя рычажками, трудится Алеша. — Да ничего, Шурка придет — починит. Для него это пара пустяков…
Павлу Николаевичу приятно говорить о сыне. Он не видит, как у Машеньки начинают дрожать ресницы, как, уткнувшись лицом в подушку, всхлипьшает Люба.
— Сходить завтра к Шурке, проведать?.. — нерешительно спрашивает Павел Николаевич у Тимофеева.
— Нельзя… рано еще… — отрывисто отвечает тот, стараясь не смотреть в лицо Павлу Николаевичу.
Еще тише становится в землянке. Не выдержав, с нар вскакивает побледневший Дубов. Черная гимнастерка у него расстегнута, светло-русые волосы, всегда гладко причесанные, теперь взъерошены.
— Я пойду… — говорит он, взглянув на Тимофеева и накинув на себя ватник, быстро выходит из землянки. Следом за ним выходит и Тимофеев. Он злает: задумал Дубов пойти в Песковатское и застрелить там Авдюхина.
— Успокойся, — говорит командир Дубову и кладет на плечо руку. — Придет наше время… Нельзя рисковать.
— Не могу… — шепчет Дубов, прислонившись к дереву. — Как только взгляну на отца Саши… Не могу…
Тимофеев продолжает убеждать, и Дубов остается. С Павлом Николаевичем теперь разговаривают осторожно, чуть что, переводят разговор на другое, и все знают, что так долго продолжаться не может.
…Но вот наступил день, когда Павел Николаевич узнал о Саше, а потом и о жене, и младшем сыне, о том, что их тоже забрали в Песковатском и отвели в комендатуру, из которой они бесследно исчезли.
Лицо у Павла Николаевича почернело, щеки ввалились, а глаза побелели, стали мутными, словно незрячими. Он стал еще более молчаливым, замкнутым.
Надежда Самойловна с Витюшкой шли глухими дорогами от одной деревни к другой, пробираясь к линии фронта.
Опережая их, летела людская молва о шестнадцатилетнем школьнике Саше Чекалине, которого даже на виселице не могли сломить враги.
Восемнадцать суток мать и сын пробирались к своим по разоренной, обугленной родной земле.
Наконец недалеко от Тулы, в районе Косой Горы, действовавшие в тылу врага разведчики помогли им перейти линию фронта.
Разведчики привели Надежду Чекалину с Витюшкой в штаб полка пехотной дивизии, занимавшей оборону на окраине Тулы.
— Ты кто? — спросил Витюшку командир части, удивленный недетски суровым лицом и серьезным взглядом веснушчатого молчаливого паренька.
— Брат Шуры Чекалина, — ответил Витюшка, как будто все должны были знать о его брате.
И он не ошибся. Красноармейцы уже слышали об отважном юном партизане.
Красноармейцы приютили Чекалину с сыном. Отогрелось, немного отошло среди своих сердце матери.
В Туле она пришла в обком партии, где помещался штаб обороны города, и там рассказала о своем погибшем сыне.