Саша наливает мне двойной эспрессо, и заботливо размещает передо мной аккуратную, крошечную, ароматную чашечку. И теперь уже с уменьшенной долей иронии интересуется.
- Ну и как, по-твоему происходит этот новый уровень, и самое главное куда деваются , эти новорожденные сверхлюди, успешные финишеры, ведь уже должно быть предостаточно, так ведь?
Я в притворной задумчивости, поднимаю бровь, продолжая выдавать за свежие размышления, давно родившиеся и подросшие мысли.
- Этого я знать не могу, может они удаляются штурмовать следующий рубеж на другие планеты, миры, измерения, а может тихонечко живут среди нас, но обращаются с нами как с потешными, домашними животными, это все вообще не важно, главное что пройденный ими путь эволюционного свершения, будет и должен , светить нашей путеводной звездой, источником веры в лучшее. Не скрою, я рассержен убогостью современного общества, расстроен тем, что сам удобно встроен в его механизмы. Но помещенная вглубь меня спасительная надежда помогает мне жить, служит мне необходимым смыслом, особенно тогда , когда приходят уничтожающие депрессии, уныние и безысходность.
Александр все больше расплылся в улыбке, закивал головой и торжественно произнес.
-А старичок, в итоге я был все-таки прав, ты немного веришь в то что пропагандируешь, и, если ты и циничен, то ровно наполовину, это игра инстинкта выживания или самосохранения.
Затем сделав лицо серьезней добавил.
-Кстати, ты не забыл про моего исчезающего персонажа и дом с костылем колонны? Мне нужно во всем разобраться, и я хочу, что бы ты мне помог в этом расследовании.
Мне снова стал досаждать Морфей, нежно, но настойчиво давя на веки, я неприлично широко зевнул, и борясь накатывающей сонливостью ответил.
- Никаких проблем, но предупреждаю, что устраиваю охоту на твои утопические видения, только один раз, с одной единственной целью, убедить тебя, что это всего лишь мираж из твоего воображения.
Спустя час, забрезжил первыми красками рассвет, Саша ушел, бросился и растворился под землей ,в хитрых ходах московского метро. А я так и не заснул, ерзая по простыне, с одного бока на другой, я вспоминал детство, последнее место в котором мой мир был надежен , прекрасен и бесконечен. Вспоминал испытывающий взгляд Сашеньки, как он смотрел на меня, испуганного, подлого, слабого.
В тот день мама буквально тащила меня сопротивляющегося к даче его бабушки. Всему виной была моя вторая ( или все-таки третья ) страстная влюбленность. Накануне я тринадцатилетний enamorado, справился со страхом быть высмеянным и отверженным, пригласил на прогулку пятнадцатилетнею деревенскую diosa, с изумрудными миндалевидными глазами лисички, веснушчатую обладательницу двух дерзких, огненно-рыжих косичек.
В магазине у санатория, на мои скромные детские, сбережения мы полакомились мороженным, потом долго сидели на песчаной косе рядом с плотиной, я нежно сыпал на ее ладони хрусталики песчинок и они красиво утекали бесследно, через ее удивительно тонкие и изящные пальцы. А после обеда угнав у причала прокатную лодку, мы беспечные уплывали вдаль насколько хватало длины прикованной замком к ушку лодки цепи. Уплывали и возвращались, она много невпопад смеялась, а я блаженно и глупо улыбался.
День получился короче других, и я с неохотой провожал ее домой, когда она вероломно поцеловала меня в щеку, и так же вероломно не дав опомниться защебетав, попросила. Просила она меня снести барьер, преграду, которая помешает нашим дальнейшим встречам, которые ей так желанны. Препонам служил ее старший брат, который не одобрял ее дружеские отношения с мальчиками, но если задобрить его парой пачек болгарских сигарет (да именно сигарет, а не папирос, ведь он ни какая-нибудь деревенщина), то тогда он одобрит, скорей всего одобрит наши встречи, на какой-то период.
Околдованный я бросился, что есть силы домой, оставив ее ждать на развилке дороги под фонарем. Не помня себя, скользнул в калитку, по дорожке к дверям. В прихожей висел пиджак отчима, где-то в слабо освещенной гостиной, звучал его и мамин голос. Мешкать было нельзя, я быстро как ловкий воришка, засунул руку во внутренний карман пиджака. Пальцы коснулись стопки свернутых банкнот. Я вытащил верхнюю, это был красный червонец, с него неодобрительно смотрел на меня профиль Ленина. Обмениваться взглядами было не когда, мое загипнотизированное сердце гнало меня назад к рыжеволосой прелестнице.