И были в этом неприметном интровертном потоке какие-то сбои, несерьезные, но тревожные нелепости.
Вот, например, дневка в Муехте. Мелкий дождик, такой занудный, что выворачивает челюсти, шелестит по костровому тенту. Туристы расползлись по палаткам: понятно, что до обеда ничего интересного не будет. Я тру свеклу на борщ. Тут же Костя неторопливо чинит путо.
Ася ныряет под тент, сбрасывает наброшенный на плечи дождевик, отряхивает волосы. Подсаживается к Косте. Краем глаза я вижу, как она тычет ему под нос телефон. Свекла грохочет по терке. В белом шуме я различаю только голоса: тонкий — нервный, тревожный, низкий — хмуро-добродушный, с легкой усмешкой. Тонкий голос спрашивает, настаивает, возмущается; низкий — объясняет, возражает, становится сердитым…
— Да кого тебе звонить? — в конце концов рявкает Костя так, что я вздрагиваю и поднимаю голову. В последний момент останавливаю движение руки, едва не стесав об терку палец. — Сказал же — не ловит, — в полный голос говорит Костя. Ася возражает что-то почти шепотом, и он в раздражении отбрасывает путо. — Вообще не ловит! Какой тебе «случайно»?
Ася встает, опустив голову, будто вот-вот заплачет, цепляет куртку и бредет прочь от костра. Она даже не пытается спрятать телефон; черный экран на глазах покрывается каплями. Промокнет же — сдохнет, думаю я. Но Асе, видимо, все равно.
…Или раннее утро в Аярыке. Небо налито ледяной голубизной. Трава поседела и хрустит, покрытая инеем. Я корчусь у костра, меня все еще потряхивает спросонья; в одной руке у меня сигарета, в другой — крышка от термоса, до краев полная кофе. Какое счастье, что Генка встает в несусветную рань и кипятит воду перед тем, как умотать за конями. Какое счастье, что туристы, может, еще немного поспят…
Нет: к костру приближается Ася. У нее деревянная походка сильно замерзшего человека; в руках исходит паром кружка.
— Доброе утро, — сипло говорю я и торопливо делаю первый глоток кофе. Горячий и крепкий, он отдает специями и черносливом. Какое счастье, что я догадалась брать в походы хороший кофе…
— Доброе утро, — отвечает Ася и подсаживается к костру. С минуту ее сотрясает мелкий озноб; потом, согревшись, она слегка расслабляется, но так и остается сгорбленной и печальной. Кружку она держит обеими руками, неловко, будто не знает, что с ней делать. — Спасибо за какао, — тихо говорит она.
— В смысле? — я тяжело моргаю. Хочется потереть слипающиеся глаза, но руки заняты.
— Какао. По утрам у палаток.
Что она несет? Я тру глаз о плечо. Глоток. Затяжка.
— Слушай, я вас, конечно, всех люблю, — говорю я. — Но таскать кружки к палаткам с утра пораньше — это уже перебор…
Я отпиваю кофе, а когда снова смотрю на Асю, та почему-то испугана. Я тяжело ворочаю сонными мозгами. Что за чепуха? Что за…
— Доброе утро, — произносит за спиной кто-то отвратительно бодрый. — А чай уже есть?
Я залпом допиваю кофе и торопливо накручиваю крышку на термос с остатками.
— Пора функционировать, — говорю я Асе и потом через плечо: — Кипяток в правом котле, чай вон там…
Ася со своим какао вылетает из моей головы через пару минут.
…Поздний вечер на Кубе́, общий треп: о работе, без этого не обойтись, каждую группу хоть раз да накрывает. Вспоминают времена изоляции. Хотя бы все перестали думать, что мы, фрилансеры, просто валяем дурака, едко говорит Ася. Кто-то в красках рассказывает, как вышел в зум с начальством без штанов и был вынужден зачем-то встать. Ася хохочет вместе со всеми. В еще более ярких красках расписывает, как пролезала по ночам в запертый парк и из принципа сидела на огороженных цепями лавочках. Все ржут, и она тоже, а потом из ее кармана доносятся вибрирующие звуки, и смех обрывается. Побелев, она прижимает карман рукой, будто пытается раздавить насекомое. Кто-то шутит про будильники и часовые пояса. Ася старательно улыбается в ответ. Потом, наверное, исчезает — не могу вспомнить ее больше в тот вечер, но не могу и вспомнить, как она ушла.
…Теплый, солнечный вечер в Баюке.
— Народ, пауэрбанк у кого-нибудь живой остался? — спрашивает кудлатый и бородатый парень, снимавший все подряд.
Все качают головами: поход идет к концу, батарейки высосаны подчистую, — и только Ася вскидывается:
— У меня есть, могу дать.
— Вот спасибо, — радуется кудлатый, — хотел коней на закате пофотать, а нечем уже.
— Сейчас принесу, — говорит Ася. Когда она возвращается, группа уже договаривается о будущем чатике, в который все скинут фотки. Кудлатый, рассыпаясь в благодарностях, подключает телефон. Банкá показывает полный заряд.