Я резко натягиваю повод. Здесь Костя, как всегда, остановился и ждал, пока пройдут все, и я, стоя рядом, смотрела, как туристы по очереди перелезают через камень — зрелище забавное и нервирующее одновременно. Всего полчаса назад, не больше, я видела, как здесь прошла Ася: испуг на бледном лице, сосредоточенно прикушенная губа, облегчение, когда Суйла перебрался через валун, даже не сбавив шага. Почти изящно, слишком ловко для коня под туристкой — и я запомнила.
Получается, все-таки разошлись. Надо возвращаться, искать следы на развилках. Мысль о следах заставляет меня впервые внимательно посмотреть под ноги. Увиденное так странно, что я не верю своим глазам, — но земля сырая, и следы слишком отчетливые, чтобы ошибиться. Я вижу месиво, оставленное шестнадцатью конями, прошедшими вниз. И поверх — четкие следы одного-единственного коня, прошедшего обратно.
Да что вы знаете о настоящем топографическом кретинизме, говорят эти следы.
— Ну ты, блин, даешь, — бормочу я и аккуратно трогаю Караша пятками.
Кедрач вскоре заканчивается, и передо мной распахивается огромный хрустальный объем воздуха, золотистого от идущего к вечеру солнца, зыбкое светящееся пространство между близким небом и оранжевыми от жарков полянами, черные кубы кедров, серые грани осыпей, блеклая плоскость плато, разбитая бурыми зубьями За́мков. Холодный ветер с перевала дотрагивается до лица, и я — как всегда здесь — сначала забываю дышать, а потом вспоминаю, как дышать на самом деле, по-настоящему. Втягиваю в себя эту ясную прохладу, все это кристальное, холодное, прозрачное.
Меня никто не видит (никто из тех, о ком я готова говорить вслух), но я по привычке каменею лицом. Лучше так: привет, это опять я. Туристку забыли, надо забрать. Тщательно отмеренная доза деловитости, приправленная самоиронией, защищает меня от меня (и от тех, о ком я не готова говорить вслух). Я щурюсь, осматривая поляны. В лабиринте тропок и стоянок под Замками можно кружить долго, хорошо бы сразу понять, куда ехать, а не петлять по следу.
Да ты смеешься…
Я могу различить только силуэт одинокого всадника на сером коне, движущегося к перевалу. Конь вроде бы еле тащится, но на таком расстоянии — толком не поймешь. По неловкой посадке видно: турист, не местный. Подробностей не рассмотреть, но вряд ли сегодня под Замками шатается еще один потерявший группу турист на сером коне.
— Ну что, — говорю я, и Караш разворачивает на голос мохнатое, окаймленное темным ухо. — Ты и правда так хорош, как кажешься? — Теперь оба уха Караша стоят торчком. — Только, пожалуйста, смотри под ноги!
…Тропа превращается в густую смесь глины, воды и щебня, серпантином ползет вверх между кустами ивы. Караш переходит на шаг, и я хлопаю его по влажной шее. После скачки горит лицо, дрожат мышцы и отдельно что-то мелко трясется в животе. Идиотизм, я уже не в той форме, мне не двадцать давно и даже не тридцать, а если бы… Камни. Корни. Арчимаки, между прочим, как только о кусты не оборвала, грохоту было — увидел бы кто, загнулся бы со смеху. Но тело, трясущееся, ослабевшее от сладкого ужаса тело вопит от восторга, и еще что-то — то, что замирает от счастья, когда я поднимаюсь к этим полянам, — вопит тоже.
— Да ты крутой, — говорю я Карашу.
Выше по тропе хлюпает, и я вспоминаю, зачем здесь оказалась. В серебристом ивняке мелькает серый конский круп, блестящий пуховик, похожий на халат. Русые волосы кое-как собраны в косицу, на спине темнеет небольшой рюкзак. (Весь поход твердили: не надо на коня с рюкзаком, так нет же…) Иногда Суйла оскальзывается, и тогда Ася заваливается вперед, хватаясь за переднюю луку.
— Э-э-эй! — ору я. Никакой реакции, и не удивительно: мокрый хруст под конскими копытами заглушает все, да еще и ветрено. — Давай догоняй, — говорю я Карашу.
Я ору свое «эй!» в третий или четвертый раз, когда Ася наконец оглядывается — резко, почти зло. Увидев меня, она слегка удивляется — и тут же кривится, как от кислого.
— Не туда едешь! — ору я. В горле уже саднит. — Не туда! Да стой же!
Ася отворачивается. Суйла ровно поднимается по тропе, и это начинает бесить: как она до сих пор не поняла, что ошиблась? Я сердито толкаю Караша, и тот переходит на рысь. Ася больше не оглядывается, и это уже совсем странно. Не расслышала? Не узнала — может, близорука? Да о чем она думает?!
Мне удается проскочить вперед по параллельной тропке и перегородить путь, так что Асе приходится остановиться.