Саванна
— Равенна! Ты слышишь меня, Равенна?
Равенна подняла голову, открыла подёрнутые мутной пеленой глаза. Неужто это Праматерь Всех Зверей звала её — та, которой известно имя каждого? И даже такой, как она, Равенна, о которой больше никто не помнил, и которая сама ещё помнила, как её зовут, лишь потому, что каждый день повторяла себе это?
Нет.
Когда-то в юности Равенна услышала эту красивую легенду и вдохновилась ею, но, конечно, она ушла из стаи вовсе не потому, что была настолько безумна, чтобы поверить, будто она сумеет отыскать невозможное — то… или ту, кого никто никогда не видел. Вот и сейчас, несмотря на возраст, голод и многолетнее одиночество, она всё ещё не стала безумна. Нет, она не верила ни в какой голос Праматери Всех Зверей. И даже в голос смерти, которая приходит, чтобы увести тебя в цветущие поля, наполненные самой пышной и самой зелёной травой — для тех, кто ест траву, и самыми тучными, самыми нежными ягнятами — для тех, кто поедает себе подобных. Хотя, сказать по правде, Равенна не отказалась бы. Уж слишком голодна она была — а когда голод въедается в тебя настолько, что сам становится твоей плотью и кровью, то ты перестаешь испытывать страх перед смертью. Смерть страшна для живого тела. Но когда у тебя уже не осталось никакого тела, а только лишь обтянутые кожей кости — чего бояться?
Так что львица встала и, отряхнувшись, затрусила дальше — по выжженной солнцем коричнево-желтой саванне, никогда не менявшей свой цвет. Должно быть, до неё донесся голос какой-то человеческой женщины, звавшей свою подругу или дочку. За долгие годы своих скитаний Равенна не раз подбиралась к человеческому жилью, пристально наблюдала за людьми, изучала их повадки… Нет, она вовсе не испытывала к людям большой симпатии. И это было ещё одной из причин того, что она не очень-то верила в Праматерь Всех Зверей. Ведь говорили, что Праматерь Всех Зверей — человек, а люди… Они ничем не заслужили уважения Равенны. С её точки зрения, они очень мало чем отличались от зверей, хотя сами считали иначе. Впрочем, Равенне было всё равно — от ненависти к людям, которой отличались некоторые из её сородичей, она также была далека. Ей было даже забавно за ними наблюдать. Это развлекало её в дни её горького одиночества. Ей было смешно, что люди заметили её и придумали ей имя, совершенно ей не подходившее, а также историю, объяснявшую её одинокие скитания. Разумеется, не имевшую ничего общего с её истинной историей. Равенна не трогала людей. А если кто-то из детей вдруг начинал считать её «бедняжечкой», испытавшей все страдания этой жизни и нынче только и мечтавшей о том, чтобы провести остаток дней в качестве домашней кошки — или же, наоборот, старой полудохлой животиной, над которой можно поиздеваться, она угрожающе рычала — так, что и хулиганы, и милосердные спасители тотчас убегали, не чуя под собой ног.
…И все-таки, кто же звал её?
А, может, здесь каким-то чудом оказалась одна из подруг — тех, что ничего не сказали, когда она уходила из стаи, не попытались её задержать или хотя бы спросить, почему она это делает? Что, если кого-то из них схватили, чтобы возить по людским городам и выставлять человеческим детишкам на посмешище? Там им придумают имена и истории, которые понравятся людям. Так же, как произошло с Равенной, но Равенна лишь посмеялась над этим, а вот изнеженные подруги, привыкшие к тому, что жертва сама идет к ним в рот, не продержатся долго без мяса. И придётся им поверить в людские истории, чтобы получить лакомый кусочек — вставать ради него на задние лапы, прыгать через кольцо, ластиться к дрессировщику.
Равенна не знала, что чувствует при этой мысли. С одной стороны, она всё ещё мрачнела, вспоминая о других львицах — спутницах беззаботной юности, так же беззаботно оставивших её, а с другой — всё это было так давно… И ей не хотелось видеть своих подруг в клетках. Она посмотрела на свои лапы, уверенно стоявшие на земле. Да, с одной стороны, она так оголодала, что от её тела остались одни только кости, обтянутые кожей, однако с другой — она прошла за свою жизнь так много земель и так часто бегала, что её лапы стали очень сильными. И их удар мог сбить с ног любого человека — какой бы голодной она ни была.
Стать спасительницей для своих подруг? Поблагодарят ли? Или тут же кинутся прочь, сделав вид, что не узнали?
Равенна усмехнулась.
И всё же ей хотелось услышать знакомый голос — пускай один раз. Хотя бы теперь, на закате лет, когда уже ничего не осталось ни от прежних надежд, ни от прежних обид.
Львица пробежала под завесой тусклых серо-коричневых лиан, спускавшихся до самой земли, мимоходом вспомнив, какими сочно-зелеными они бывают в тот недолгий период, когда в саванну приходит весна, и она вся покрывается цветами. Как же хороша, верно, бывает трава в эти дни для всех рогатых и копытных — тоненьких антилоп, грузных неповоротливых носорогов, высоченных жирафов, безобидных, несмотря на свой исполинский рост!