Но Равенна предпочитала об этом не думать.
Вместо этого она думала о том, что, оказывается, язык — это не только рычание, или блеяние, или уханье, которое раздается, когда открываешь пасть или клюв. И даже не тот безмолвный разговор, который можно вести с другими зверьми — конечно, не со всеми, а лишь с ничтожным их количеством. Язык может быть и таким — следы, оставшиеся на песке…
Пустыня велика.
Быть может, где-то под обжигающими барханами она хранит и следы Праматери Всех Зверей. И, быть может, кому-то будет достаточно поглядеть на них, чтобы узнать её историю.
Равенна неторопливо поднялась на лапы и, впервые за много дней, отправилась к озеру снова.
Как оказалось, там всё изменилось — фламинго больше не танцевали, собираясь в воде десятками. Многие из них сидели на берегу, раскинув крылья и прикрывая ими гнезда — целый маленький городок, выросший на побережье за такой короткий промежуток времени.
Равенна не стала подходить к ним близко — лишь неторопливо и бесшумно двинулась по протоптанной неизвестно кем тропинке — быть может, нарезавшим вокруг озера круги олененком. И вдруг до нее донесся чей-то голос.
— Лев!..
Львица повернула голову.
Этот фламинго был чуть вдалеке от остальных, и теперь, увидев её, он весь сжался и распластался по гнезду, прикрывая своим телом лежавшее в нём яйцо.
Равенна удивилась. Нет, не тем, что её наконец-то заметили — она уже привыкла к тому, что это было то ли странное место, в которое никогда не ступала лапа хищника, то ли странные фламинго, вовсе не чувствовавшие опасность. Но прежде, когда она изредка встречала других зверей, которые умели разговаривать вот так, безмолвно, они ничуть её не пугались, хотя бы и не были хищниками. Словно наличие общего языка и впрямь меняло мир вокруг, служило гарантией, что знающие его никогда не нападут друг на друга — даже если у них не находилось для разговора общих тем.
Львица повернулась и подошла к гнезду, остановившись на некотором отдалении. Маленький самец фламинго, высиживавший яйцо в то время, как его подруга, должно быть, ловила в озере рыбу, сжался ещё сильнее. Верно, он попытался бы для пущей надежности обкрутить своё яйцо даже шеей, если бы это было возможно.
— Что ты кричишь? — насмешливо осведомилась Равенна. — Разве ты не видишь, что я не испытываю ни малейшего интереса к твоему детенышу?
«У меня есть свой», — чуть было не добавила она.
Впрочем, если он был так же наблюдателен, как та змея, то, верно, и без того услышал её мысль.
Однако с этим фламинго, похоже, произошла какая-то другая история.
Он совершенно её не понимал. Равенна слышала его испуганные мольбы, зов к подруге и даже к детёнышу, сердечко которого уже колотилось под светло-зелёной скорлупой, однако он её слов ни слышал. Как она ни старалась.
Разве так бывает?
— Равенна! Ты слышишь меня, Равенна?
Львице внезапно припомнилась эта фраза, которую она не слышала уже очень давно. Неужто… в те далекие времена она точно так же не слышала кого-то, кто слышал её и пытался с ней заговорить?
— Аруху! Ты слышишь меня, Аруху?
Она не знала, как поняла, что его зовут именно так. Но это имя вдруг всплыло откуда-то из глубины её души — словно оно всегда было ей известно. Хотя Равенна никогда не испытывала к птицам большого интереса, и ничего, похожего на ту встречу с оленёнком, когда она увидела в его глазах лес, между ними не произошло.
Фламинго встрепенулся.
Равенна почти видела, как он открывает подёрнутые мутной пеленой глаза и медленно поднимает голову… Хотя в действительности его глаза были открыты с самого начала, и он вовсе не спал.
— Кто? Кто позвал меня?
Равенна молчала. Да и что ещё она могла сказать? Он все равно бы её не услышал. Пока что.
— Праматерь Всех Зверей!!! Если это была ты, то защити меня и мою семью!.. Пусть лев уйдет, пусть он их не тронет!
Равенна медленно отвернулась. Сотворить чудо было так несложно, что ей хотелось улыбнуться — если бы львы умели это делать.
Может быть, однажды это чудо приведет его к Праматери Всех Зверей — той, чьи следы пустыня бережно хранит под раскаленными песками, преградой для всех тех, кто не готов к долгому пути.
Львица медленно затрусила прочь.
Где-то на полдороге к ней присоединился оленёнок. Вокруг начинали спускаться сумерки, наполняя синевой и свежестью вечерний воздух. Впереди шелестели ароматные травы и, как и прежде, раскидывало ветви широкое низкое дерево.