Пусть он очевидно не слышал её слов, но она-то его слова понимала, и прежде он говорил с ней. Он даже назвал её имя. Интересно, он сам-то это понимал?
Поэтому львица замерла и уселась на задние лапы, обвив передние хвостом. Не произнося больше ни звука, однако молча глядя на оленёнка в ожидании его новых слов. Какая-то часть её сознания — та самая, которая слышала речь оленёнка, а не его блеяние, а также рык самой Равенны вместо привычных её уху львиных слов, вдруг словно бы посмотрела на себя со стороны. Равенна видела свой точеный темный силуэт на фоне багряного, оранжевого, золотого неба и низкой поросли саванны. Видела золото заходящего солнца, плещущееся в её глазах. Ей вдруг вспомнилось, что люди отчего-то связывали солнце со львами. И эта легенда, как ни странно, не показалась ей глупой.
Оленёнок перестал бояться. Он смотрел, как зачарованный, в золото её глаз, в которых плескалось солнце и вся пестрота саванны.
— Я не боюсь, — так и сказал он.
И Равенна поняла его слова.
— Ты не боишься смерти? — уточнила она, не пошевелившись. Она даже не открыла рот — и, как ни странно, именно теперь оленёнок её услышал. Его мягкие уши шевельнулись, а в глазах отразилось понимание. Равенна почувствовала радость, однако удержалась от того, чтобы встрепенуться. Похоже, он понимал её лишь тогда, когда она сидела вот так — похожая на безмолвную статую, живой памятник саванне.
— Я ушла из стаи и много лет провела в одиночестве и молчании, и теперь смерть мне не страшна. А ты как добился этого? — не удержалась Равенна. Может быть, он лишь не понимал, что такое смерть — в то время, как она стояла у него за плечом, дожидаясь, пока солнце скроется за вершинами невысоких деревьев? И поэтому он не боялся?
— Я уже умирал, — ответил оленёнок, не отводя от неё взгляда карих глаз. — Это не так уж страшно. Только грустно расставаться с тем местом, к которому ты привязался. И мне жалко, что я не успел посмотреть саванну. Она так красива. Хотя и по-другому, чем мой лес.
— Она безобразна, — повторила Равенна.
Но сейчас, когда она видела саму себя глазами оленёнка — безмолвный и гордый силуэт на фоне океана восхитительных оттенков, эти слова, в которых она ничуть не сомневалась прежде, вдруг прозвучали неубедительно.
Солнце заходило — последние его лучи отражались в сверкающих глазах львицы. Смерть, стоявшая за плечом оленёнка, протянула к нему свою холодную, бесстрастную длань.
«Но он же знает откуда-то моё имя! — вдруг вспомнила Равенна. — Больше никто, никогда не назовет его, если он уйдет».
Зачем обманывать себя? Даже если каким-то чудом она повстречает прежних подруг, ни одна никогда не вспомнит о том, кто она такая.
Львица вновь посмотрела на свои лапы. Да, они были достаточно сильны, чтобы сбить с ног человека. А что насчет смерти? Будет ли ей под силу вступить с ней в поединок?
Сказать по правде, Равенна сомневалась. Она никогда не переоценивала свои силы и не верила в невозможное. У неё не было безумной мечты отыскать Праматерь Всех Зверей, как у некоторых молодых львов, и она не считала себя настолько всемогущей, чтобы напасть на людское поселение. Отводить смерть от новорожденного оленёнка? Она, которая убила за свою жизнь множество таких вот газелей и антилоп?
Это было смешно.
— Равенна! Ты слышишь меня, Равенна?
...кто задал этот вопрос? Оленёнок, который устало закрыл свои карие глаза, смирившись с мыслью о том, что так и не успеет разглядеть саванну по-настоящему? Или она — холодная тень, накрывавшая собой тёплое тело? Может быть, это её собственное время уходить в поля с тучными ягнятами, наконец, пришло — а вовсе не жеребёнка, как показалось поначалу? И Равенна по-прежнему не боялась. Вот только… она ведь тоже не видела саванну по-настоящему. Несмотря на то, что провела в ней много, очень много ночей и дней.
Она наклонилась и взяла жеребёнка зубами за шкирку.
— Не отдам, — сказала Равенна.
Вот так, как она говорила с ним — не открывая пасть. Так, как она научилась только в этот вечер.
И на мгновение ей пришло в голову: а ведь она ошиблась. Она сказала, что жеребёнку не увидеть сегодняшнего заката — однако, что бы ни произошло дальше, он разглядел его во всех красках. Ведь она видела его — и себя — его глазами.
Жеребёнок встрепенулся в её зубах. Слишком слабый для того, чтобы что-то сказать, услышать или сопротивляться. Однако по-прежнему тёплый.
Равенна подхватила его и прошла мимо смерти, не испугавшись, не взволновавшись, не прося её о чем-то и не вступая с ней в поединок. И смерть тихо посторонилась, пропуская её.
...рассвет застал их возле воды. Тихие капли утреннего солнца падали с небес в журчащие прозрачные волны, сухие травы трепетали на ветру, зебры паслись неподалеку, и их полосатые спины мелькали то тут, то там между стволами редких деревьев.