У Савельева сразу заныло в животе, когда он увидел эти спины и бицепсы. Один из силачей в открытую рассматривал девушку, и Савельев, уже накрывший ладонью тонкое запястье, потерял нить разговора. Надо было уходить, но он понял это поздно: атлет шел к их столику.
Он присел, развернув стул к Лене, почти спиной к Савельеву. И, подчеркнуто вежливый, — той холодной вежливостью, за которой стоят совсем другие возможности, — протянул ей руку и назвал свое имя…
Воспоминание об этом затейливом имени много лет потом отравляло Савельеву жизнь; однажды он нагрубил незнакомому продюсеру, внезапно оказавшемуся тезкой того январского ужаса…
Девушка, оцепенев, протянула руку. Детина сказал «очень приятно» и оставил ладошку в своей огромной ладони. Лена попробовала высвободиться, но атлет играючи придержал ее, и она бросила несчастный взгляд на Савельева.
И Савельев сказал:
— Э-э…
Сказал жалко-миролюбивым голосом: мол, зачем это? И вмиг себе опротивел.
Но детина как будто ждал этой реплики.
— Что «э»? — спросил он, обернувшись. — Что «э»? Ты крутой, да? Крутой?
— При чем тут «крутой», — поморщился Савельев и услышал:
— Пошел на … отсюда.
Кровь бросилась в голову. Девушка рванулась к выходу, но атлет легким движением руки вернул ее на стул. Савельев вскочил:
— Прекратите…
Он хотел сказать «хулиганить», но понял, как это книжно прозвучит, и скис. Атлет побрезговал даже вставать навстречу, — встали и подошли вразвалочку двое его дружков.
— На … пошел, — повторил детина.
— Вы… — начал Савельев — и получил по лицу. Детина и тут не стал вставать: дотянулся, чуть подавшись вперед. Нервы у Савельева сдали, и он истошно закричал, подскочив к барной стойке:
— Позовите милицию!
Но никого уже не было за стойкой: телевизор веселил пустоту.
Девушка рванулась понапрасну — огромная рука держала ее капканом. Савельев бросился к двери, споткнулся о выставленную ногу и под гогот негодяев ссыпался вниз по лестнице, к вахте.
— Позовите милицию!
Дядька в хаки, едва глянув, вернул взгляд в веселящийся телевизор. Савельев продолжал барабанить в стекло, и дядька открыл форточку. Савельев прокричал что-то, указывая наверх.
— Из-за девки повздорили? — уточнил вахтер.
— Вызовите милицию! — заорал Савельев. — Не ваше дело! Звоните сейчас же!
— Вы мне не указывайте, что мне делать, — воспитательно произнес дядька и глянул с неприязнью, но все-таки передвинулся к телефону. И, потыкав в кнопки, сказал бесцветным голосом:
— Пансионат «Березки», охрана. У нас инцидент тут. Драка была в буфете… Нет, сейчас нет. Крови нет. Понял.
И, повесив трубку, сказал Савельеву:
— Ждите.
— Они приедут?
Дядька пожал плечами:
— Может, приедут.
— Как «может»!
— Вы просили — я позвонил. Ждите.
Охранник закрыл форточку и снова уставился в телевизор.
Душу Савельева охватила ватная слабость. Он вышел на улицу и остановился, обожженный холодом.
Колючий воздух драл горло, тело потрясывало крупной дрожью. Стояла ночь; с верхних этажей доносилось телевеселье, где-то прогудел поезд. Одинокая машина, качнув фарами на колдобине, вырвала из тьмы клок пространства и повернула, не успев даже обнадежить савельевское сердце. Никакой милиции не было тут и быть не могло; промерзшая саванна лежала вокруг.
Савельев вернулся в пансионат — снова отвратительно зевнула входная дверь — и обреченно постучал в стекло; дядька даже не повернул головы. И Савельев, постояв в беспамятстве, на нетвердых ногах пошел наверх.
Два пролета лестницы он еще уговаривал себя, что идет в бар, но на втором этаже ноги сами повели его в номер. Сверху донесся отчаянный женский крик, потом еще раз: «Помогите!»
Именно в этот момент его душа отделилась от него впервые.
Не он, а кто-то другой шел по коридору, вынимал из кармана ключ с деревянной балбешкой, пытался попасть им в замочную скважину, входил в номер, закрывал за собою дверь…
Все это было укрупнено и происходило замедленно, как во сне, и впечатывалось в память навсегда.
Савельев лежал в темноте, боясь услышать новый крик сквозь некрепкие стены пансионата. На всякий случай, повернувшись на бок, даже обхватил голову руками. Его колотило, и о сне не было речи.
Он видел однажды, как умирает человек после удара ножом: угонщик пырнул в живот хозяина «Волги», сбежавшего вниз, на снег, в тапках и рубашке. Так тот и лежал, скрючившись, за милицейской лентой, когда Савельев вышел утром из подъезда; лежал, а над коченеющим телом стоял служивый человек и что-то записывал.