Утром Эпион едва добудился своего пьяного вдрызг слугу. Только хорошенько облившись холодной водой у чана для умывания, Рафаил немного пришёл в себя.
Вернувшись в комнату, он отвязал от скамьи руки и ноги давно проснувшегося и больше не терзаемого болью мальчика. Распеленав его повязку, Эпион убедился, что заживление пошло хорошо, и состояние раны как будто не вызывает никаких опасений. Мальчик мог уже спокойно сидеть и стоять, помочился в ночной горшок, и моча была светлая и чистая. Наложив на рану пропитанный свежей мазью лоскут, лекарь опять плотно забинтовал его.
Выйдя во двор и увидев, что скифы уже вполне протрезвели, он попросил Линха запрягать лошадей.
Через десять минут медвежья шкура, чепраки с царской упряжью и лекарский сундук заняли своё место в кибитке. Вслед за сундуком, Рафаил осторожно, поддерживая за подмышки, вывел из комнаты к передку кибитки нового раба своего хозяина.
Едва выйдя из дверей, мальчик устремил взгляд туда, где сутки назад стояли кибитки Сакона. Теперь там было пусто. Забравшись на передок, Рафаил втащил за подмышки в кибитку почти невесомого от худобы мальчика и уложил его на медвежью шкуру возле правой стенки. Прижавшись лицом к оббитой серым волчьим мехом стене кибитки, мальчик закрыл глаза и залился беззвучными слезами.
Отказавшись от завтрака (и без того встали поздно!), Эпион пожал на прощанье руку радушному хозяину и забрался наконец в кибитку. Возница тронул застоявшихся коней. Дамон счёл своим долгом проводить лекаря басилевса аж за ворота и там, расплывшись в угодливой улыбке, в последний раз пожелал ему доброго пути.
Выехав на большую дорогу, возница взмахнул кнутом, пустив коней ходкой рысью встреч солнцу. Эпион попросил его непременно притормаживать на рытвинах и колдобинах, чтобы не растревожить рану больного.
Лёжа на боку между хозяином и мальчиком, Рафаил пробовал заговаривать с ним на всех языках, на каких знал хотя бы несколько слов. Да вот беда: рождённый и выросший далеко на юге, Рафаил знал по большей части языки южных племён и народов, а мальчишка, судя по всему, рождён был где-то на самой северной окраине обитаемых земель. Несмотря на все попытки Рафаила заговорить с ним, малец угрюмо молчал, незаметно вытирая тонкими пальчиками всё катившиеся и катившиеся из уголков глаз горькие сиротские слёзы.
- Оставь его в покое, Рафаил! - приказал, наконец, Эпион. - Пусть лучше спит.
- Да-а... Как же он будет служить, не понимая приказов хозяина?
- Ничего, скоро научится. Дети быстро постигают новое.
- А какое имя ты дашь своему новому рабу, хозяин? - вдруг озаботился Рафаил после продолжительного молчания.
Подумав с минуту под мерный топот десятков копыт, Эпион, наконец, ответил:
- Волосы у него белы, как снег, который, если верить некоторым нашим купцам, почти круглый год покрывает скудную, мёрзлую землю на далёком севере, откуда его привели. Давай будем звать его Хионом.
(Примечание: Хион (греч.) - "Снежный".)
4
Сын вождя племени напитов Скилака Ториксак скакал неспешной рысью по поросшей между изрытыми железными ободами телег узкими колеями низкой травою дороге, вившейся вдоль левого берега Пасиака. Поздним утром он выехал из укрытого в степной балке между Пасиаком и Гнилыми озёрами стойбища своей сотни во главе небольшого отряда, состоявшего из двух кибиток и скакавшего попарно за ними десятка телохранителей. Спину мускулистого игреневого мерина сотника покрывал расшитый золотым узором вьющихся трав малиновый чепрак, обшитый по краям золотой бахромой. Между передними ногами ториксакова коня болтался на коротком толстом шнуре науз - кисть, сделанная из окрашенных в алый цвет волос павших от руки сотника врагов. В кибитках, запряженных гуськом двумя парами низкорослых разномастных лошадок выносливой степной породы, ехали жёны Ториксака - Ашика и Евнона - со служанками и малолетними детьми.
После двухчасового пути по ожившей и вновь зазеленевшей после недавней грозы степи, Ториксак и его спутники оставили за спиной столицу племени палов - крепость Палакий на высоком холме над рекой, с раскинувшимся у его подножья полукольцом в три сотни дворов пригородом, и приближались к нависавшему мощными башнями и стенами над обрывистым краем высокого плато Царскому городу скифов.
Оставив по левую руку поворот к нижней запруде и лабиринт Нижнего города с теснившимися как осиные гнёзда у подножья зелёных обрывистых склонов серыми приземистыми домиками, прикрытыми тёмно-коричневыми шапками тростниковых крыш, Ториксак направил коня в узкую длинную балку с крутыми каменистыми склонами, полого спускавшуюся с кручи к реке западнее Неаполя, и через минуту выехал возле юго-западной башни на пересекавшую плато с востока на запад большую дорогу.
Повернув направо, Ториксак слегка наддал пятками мягких коричневых скификов в круглые, сытые бока коня. Распушив по ветру пышный светло-рыжий хвост, мерин припустил размашистым галопом по широкой, ровной, уходящей от города в западную сторону с едва заметным уклоном дороге.
Ториксак был сотником царских телохранителей, называвшихся попросту сайями - "царскими". Чести служить в этом личном войске царя, его отборной дружине, удостаивались лучшие из лучших - самые отважные, умелые и сильные воины из всех двадцати двух подвластных царю скифских племён, а начальственные посты там занимали царские родичи и наиболее достойные сыновья племенных вождей. За верную службу сайи получали от царя оружие, одежду и обувь, кибитку, коней, коров, овец, рабов (простые воины получали царских даров поменьше, десятники - побольше, сотники и тысячники - ещё больше), а также пастбища на принадлежащей царю степной равнине по обе стороны узкого перешейка, соединявшего южную и северную части Скифии и называвшегося Тафром. Самые красивые девушки Скифии мечтали стать жёнами воинов-сайев, а тех, кто отличился каким-нибудь важным подвигом, царь нередко вознаграждал женой из числа собственных дочерей от наложниц.
(Примечание: Автор придерживается мнения, что сайи не были каким-то особым племенем "царских" скифов, а были корпусом царских телохранителей - личной "гвардией" скифских царей.)
Ториксаку было двадцать пять лет. Среднего роста, он имел поджарую, атлетичную фигуру хорошо тренированного воина с мускулистыми руками и сильными, чуть кривыми, как и у всякого скифа, ногами, с раннего детства приспособленными цепко держаться за конские бока. Концы его длинных русых волос выбивались из-под серого кожаного башлыка, обшитого по переднему краю и на ушах золотыми пластинками с тиснёными фигурками диковинных зверей и птиц, порождённых буйной фантазией многих поколений скифских мастеров. Боевой кожаный кафтан, подпоясанный наборным пластинчатым поясом, сиял на солнце начищенными широкими бронзовыми пластинами, надёжно защищавшими его грудь и плечи. Прочные тёмно-серые кожаные штаны без всяких прикрас и защиты (в боевых условиях к ним подвязывалась спереди пластинчатая чешуя и поножи, но сейчас в этом не было необходимости) и украшенные такими же, что и на башлыке, только не золотыми, а серебряными рельефными пластинками коричневые полусапожки-скифики довершали его дорожный костюм. На его левом плече висел небольшой круглый деревянный щит, укреплённый по краю толстой бронзовой пластиной и большим бронзовым умбоном в центре в виде пышногривой львиной головы. Такие же умбоны украшали щиты скакавших за кибитками воинов, являясь отличительным знаком тысячи, в которой служил Ториксак. Справа к поясу были подвешены отделанные золотом ножны с мечом, и точильный брусок, а слева - обтянутый зелёной кожей и украшенный золотыми фигурками ширококрылых орлов, длинноухих зайцев и ветвисторогих оленей горит с коротким скифским луком и тремя десятками красных стрел, и небольшая серебряная чаша для питья с двумя крохотными ушками и рельефными изображениями пирующих воинов-скифов на четырёх сторонах. К левой голени поверх штанины пристёгнуты двумя ремешками серебряные ножны длинного узкого кинжала-акинака, - непременный атрибут всякого скифского и сарматского воина, да и многих женщин. Сбруя крупного игреневого красавца коня царского сотника тоже отличалась богатой отделкой рельефного серебряного налобника, закрывавшего всю верхнюю часть головы от носа до ушей, серебряных нащёчников и псалий, с которых свисали длинные пряди павших от его руки врагов, и двух круглых выпуклых серебряных фалер, защищавших широкую мускулистую грудь мерина.