Не нырнёте лягушками в воду и не скроетесь в норы, как мыши,
То домой никогда не вернётесь - наши стрелы вас всюду настигнут!"
Стихли вдруг ликованья повсюду, с губ царя враз слетела улыбка,
И суровая складка вернулась на чело под тиарой высокой:
Понял он, что тот первый вельможа накормил его сладкою ложью,
А второй напоил горькой правдой; понял царь, что сколотов отважных,
Больше жизни свободу ценивших, никогда он в бою не осилит
И ходить под ярмом не принудит, сколько б войск ни привёл в эти степи!
И, смирив своё гордое сердце, повелел Дарьявуш возвращаться
Из сколотской земли непокорной к голубому Донаю бесславно.
Иданфирс приказал Скопасису поспешить на Донай и разрушить
Деревянный помост над водою, что для персов построили греки,
Сам же, с братом Таксакисом храбрым и царями будинов, гелонов,
Стал преследовать персов бегущих, атакуя и днём их, и ночью.
День за днём погибало без счёта вражьих воинов, страхом объятых,
От густого дождя стрел сколотских. Как сугробы под солнцем весенним,
Быстро таяли полчища персов, как ковром, устилая телами
Путь широкий, пропитанный кровью, от полночных лесов до Доная.
От недавно великого войска только жалкие крохи добрались
С Дарьявушем, всю спесь растерявшим, до Доная и в страхе завыли,
Не увидев моста через реку: Скопасиса послушавшись, греки
Деревянный помост разобрали, путь к спасенью закрыв Дарьявушу.
А сколотское войско, как туча, из степи приближалось к Донаю,
Чтобы всех истребить без остатка, кто пришёл в эту землю с войною,
А царя ненасытного персов, как раба, увести на аркане
За хвостом жеребца Иданфирса. И взревел, будто бык перед смертью,
Дарьявуш к затаившимся грекам, что с далёкого южного брега
На погибель хозяев взирали. За спасенье своё царь персидский
Обещал жадным к золоту грекам половину сокровищ несметных,
Что хранятся в казне его царской. Алчность грекам рассудок затмила,
Одолела стремленье к свободе страсть к обещанным персом богатствам.
Быстро мост навели они снова, берега съединив кораблями,
И спасли от позорного плена Дарьявуша с остатками войска.
Так сбылось обещанье Сколота: за отцов, что с Партатием пали
На кровавом пиру у мидийцев, отомстили их дети и внуки
Киаксара коварного внукам, их костьми свои степи засеяв.
Дарьявуш же, от гибели спасшись за широким, как море, Донаем,
Обманул алчных греков коварно, ни толики не дав им сокровищ.
А когда возмущённые греки, не стерпевши обмана, восстали,
Дарьявуш собрал новое войско и пошёл на Элладу войною...
Но об этом хвастливые греки вам, пожалуй, получше расскажут!
Такими словами, неизменно вызывавшими улыбки и смех восхищённых и преисполненных гордости слушателей, закончил старый гусляр Гнур свою песнь о героической поре мудрого царя Иданфирса.
7
Ворон бежал ровной, спокойной рысью навстречу медленно приближавшимся в голубой дымке горам. Золотой щит Гойтосира, зависший в лазоревом небе над горами, слепил глаза острыми горячими лучами. По усталому лицу Савмака струился из-под башлыка обильный пот. Позади него, на крупе Ворона лежала туша чёрного волка. Оскаленная голова его, с вывалившимся тонким бледно-розовым языком, и передние лапы низко свисали с правого бока коня, а длинный хвост пушистой метёлкой волочился по траве с другой стороны. Проломив волку череп, Савмак терпеливо прождал несколько долгих минут, но - увы! - мёртвый волк так и не превратился в тавра. Сильно этим разочарованный и огорчённый, Савмак спрыгнул тогда с коня на землю и с немалыми усилиями закинул тяжёлую обмякшую тушу на круп опасливо косившегося на оскаленную волчью пасть Ворона.
Тронувшись в обратный путь, Савмак, глотая распахнутым ртом горячий степной воздух, скоро почувствовал сильный голод и жажду. И вместо того, чтобы возвращаться домой с тяжёлым грузом спокойным шагом, ему пришлось гнать усталого Ворона рысью, чтоб скорей доехать до какой-нибудь реки.
Примерно через полчаса он заметил в юго-восточной стороне белый треугольник шатра и, возрадовавшись, повернул в ту сторону, сообразив, что где-то там неподалёку должен протекать Пасиак. Пошатывавшийся от усталости и голода Ворон, завидя впереди островерхое людское жилище, тоже оживился и сам прибавил ходу в надежде, что там его ждёт наконец долгожданный заслуженный отдых и сытная кормёжка.
Приблизившись, Савмак увидел, что шатёр стоит на верху крутого холма, вокруг которого виднеются срезанные конусы шатров, выпуклые верха кибиток и вьются в небо сизые дымки кочевого стойбища. Скоро он разглядел на белых стенах верхнего шатра золотых грифонов и парящих над ними вокруг дымного отверстия ширококрылых золотых орлов. Савмак взволновался, узнав шатёр царя Скилура, и мгновенье колебался, не отвернуть ли ему в сторону, но, устыдясь своего страха, позволил Ворону бежать в прежнем направлении.
На расстоянии полёта стрелы от царского стойбища наперерез Савмаку вынесся откуда-то сбоку и взял его в кольцо десяток дозорных сайев. Выяснив у безоружного, богато одетого юноши, кто он, откуда и куда направляется, поцокав восхищённо языками на его необычайную добычу, двое из них сопроводили Савмака до стойбища.
Вполголоса, чтоб не потревожить обитателей стоящего на горе шатра, дозорный кликнул Тинкаса, и почти сразу из откинутого входного полога небольшого походного шатра выглянуло хмурое заспанное лицо потревоженного во время полуденного отдыха главного царского телохранителя.
Савмак приветливо улыбнулся сухими обветренными губами побратиму старшего брата Ториксака. Сразу узнав в смазливом голубоглазом красавчике младшего сына вождя напитов, Тинкас махнул воинам рукой, отсылая их обратно в степь кружить и дальше дозором вокруг царской ставки. Выбравшись со вздохом из шатра, богатырь неспешно обошёл вокруг савмакова коня, около которого уже успело собраться десятка два живших с матерями в стойбище любопытных ребятишек. Проведя широкой ладонью по густой чёрной шерсти лежащего на конском крупе чудо-зверя, Тинкас глянул на запачканную засохшей кровью, огромную, как у медведя, волчью голову, заметил пустые ножны и колчан Савмака и полюбопытствовал, чем же тот его ухайдохал.
- Вот этим, - показал Савмак костяной набалдашник плети и вновь не удержался от улыбки, явно гордясь своей находчивостью.
- Молодец! - коротко похвалил Тинкас, покачав одобрительно головой. - Ну, чё сидишь? Слезай - гостем будешь.
Савмак тотчас спрыгнул на землю, а Тинкас без видимых усилий снял тяжеленную волчью тушу с заморенного жеребца и положил её в тени слева от входа в свой шатёр. Окликнув одного из оказавшихся поблизости воинов, бунчужный десятник велел ему заняться вороным, которого Савмак уже успел расседлать, - выводить, вычистить, сводить к реке и насыпать ему полную торбу ячменя.
Едва только Тинкас, приказав молодой жене принести поскорее чего-нибудь пожрать и выпить умирающему от жажды и голода гостю, нырнул с Савмаком в тёмный зев шатра, чтобы послушать рассказ о необычной охоте, детишки, враз осмелев, подступились к диво-зверю поближе и принялись отважно трогать его сухими былинками и прутиками, а затем и руками, сперва за хвост, потом - за когтистые лапы, и наконец - за язык и острые длинные клыки.
Не прошло и пяти минут, как об удивительном волке прознали в царском шатре, и прибежавший с горы молодой слуга позвал удачливого охотника вместе с добычей к царю. Взволнованный и оробевший юноша (впервые в жизни ему доведётся предстать одному, без отца и старших братьев, пред грозные очи повелителя скифов, и даже, наверное, говорить с ним!) поспешно выскочил из шатра сотника, оставив там впопыхах свой башлык. Шагнув к волку, Савмак растерянно оглянулся за вылезшего следом Тинкаса. Ухмыльнувшись, Тинкас ухватил волка за передние лапы, легко закинул его на правое плечо и спокойно понёс вслед за царским слугой по протоптанной по крутому склону ко входу в царский шатёр тропинке. За ним, вперив взгляд в подвешенную к его левому уху за длинные серповидные рога золотую турью голову, мерно покачивавшуюся при каждом шаге, поспешал Савмак, стараясь взять себя в руки и утихомирить охватившую нутро предательскую дрожь.