Солнце уже почти закатилось за дальние холмы, когда громозвучная царская кибитка вынеслась на береговую кручу и лихо завернула к ближайшим городским воротам, куда минутой ранее поспел Дионисий, велев страже повременить с закрытием тяжёлых, окованных железом дубовых воротных створок. Проехав шагом тесные ворота, кибитка загрохотала железными ободами по широкой, прямой, вымощенной камнем и битой керамикой улице между высокими глухими стенами таких же, как в любом эллинском городе, одно- и двухэтажных домов. Выполнившую свою задачу охранную сотню Дионисий отпустил по домам.
Выехав из улицы на обширную площадь - должно быть, здешнюю агору, пустую в это позднее время, кибитка покатила наискосок к единственным воротам внутренней цитадели, видневшимся на другой стороне. Бросив быстрый взгляд налево, Эпион мельком заметил озарённое последними закатными лучами здание с четырьмя массивными колоннами перед входом, похожее эллинский храм, четыре статуи в неглубоких нишах его боковой стены, и большой конный монумент, застывший на каменном кургане посреди площади. Боковина кибитки почти сразу заслонила от него столь неожиданную в варварском городе скульптуру, и он перевёл взгляд опять на зубчатую стену окружающей дворец скифского царя цитадели с четырьмя выступающими наружу квадратными башнями: двумя по углам и двумя посередине, и темневшим между ними узким проёмом ворот. На башнях виднелись между зубцами копья и бородатые лица любопытных стражей в островерхих кожаных шлемах.
Извещённый бдительной стражей, ещё при спуске к реке углядевшей приближавшуюся по Боспорской дороге царскую кибитку, старик Посидей встретил сына с долгожданным боспорским гостем перед воротами цитадели. У распахнутых вовнутрь, украшенных парой огромных крылатых грифонов из позолоченной меди воротных створок (отчего ворота царской цитадели прозывались в народе "Золотыми") выстроился десяток воинов, освещая смоляными факелами погрузившийся в густую вечернюю тень узкий проезд.
Дионисий остановил роняющего с удил розовую пену, шатающегося под ним коня перед широкогрудым, неподвижным мерином величавого старца в богатой скифской одежде, с непокрытой белой головой и такой же белой, широкой, пушистой бородой и, устало стянув с головы запылённый башлык, почтительно произнёс традиционное эллинское приветствие:
- Радуйся, отец!
- Радуйся, сын, - бесстрастно ответил по-эллински старец.
От стражей внешних городских ворот Дионисий уже знал, что он гнал, не жалея коней, по этой страшной жаре не напрасно: царь Скилур был ещё жив.
- Я привёз врача басилевса Перисада, за которым ты меня посылал.
- Хорошо, сын. Вы успели. Езжайте за мной.
Посидей развернул коня и направился шагом между молчаливых стражей внутрь цитадели.
- Свободны! - объявил своим телохранителям Дионисий и поехал бок о бок с отцом, сминая в правой руке башлык. Следом тихим шагом двинулась кибитка, из которой пялили во все стороны любопытные глаза боспорские гости. Миновав ворота, они проехали по широкой, пошедшей под уклон улице между уходившими вправо и влево к крепостным стенам одноэтажными строениями конюшен, сараев и хлевов. Не далее, как в 50-60 шагах эта улица упиралась в охраняемый парой каменных грифонов и двумя живыми стражами центральный вход в двухэтажный белокаменный царский дворец.
Но упряжка свернула направо и остановилась у торцевого входа во дворец. Посидей и Дионисий спешились. Тотчас подбежавшие царские слуги приняли у них коней, бросая любопытные взгляды на двух вылезавших из кибитки греков. Старший был низкоросл, большеголов, с круглым брюшком и лоснящейся розовой лысиной над выпуклым, прочерченным четырьмя глубокими горизонтальными морщинами лбом. Царские слуги тотчас догадались, что это и есть учёный греческий лекарь. Его худой, как жердь, слуга, потянувший за собой из повозки большой дорожный сундук, был моложе и выше хозяина на целую голову, заросшую торчащими во все стороны густыми взлохмаченными волосами.
Поприветствовав знаменитого боспорского врача, Посидей предложил ему следовать за ним к больному владыке скифов, но Эпион заявил, что не может явиться к царю прежде, чем смоет с себя дорожную пыль и грязь. Посидей ответил, что жестокие боли настолько измучили Скилура, что нельзя терять ни минуты. Как только Эпион осмотрит больного и облегчит его страдания, его отведут в дом Посидея, где для него будет приготовлена тёплая и холодная ванна, сытный ужин и мягкая постель.
Отпустив сына домой распорядиться о бане и ужине для боспорского гостя, Посидей послал дворцового слугу за водой. Пока Эпион, открыв висевшим на шее бронзовым ключом свой сундук, переодевался в чистый белый хитон, отороченный волнистым синим узором, проворный слуга вынес из дворца украшенную снизу доверху красивыми рельефами бронзовую гидрию. Эпион и Рафаил, пившие в дороге только быстро нагревшуюся воду из бурдюка, с наслаждением утолили жажду холодной колодезной водой, омыли руки, шеи и лица и до некоторой степени вернули себе свежесть и бодрость, после чего Эпион заявил Посидею, что готов теперь идти к больному.
В сопровождении двух слуг-факелоносцев они вошли в боковую дверь. Постукивая по каменному полу высоким, тонким посохом с золотым сфинксом в навершии, поданным слугой, едва он слез с коня, Посидей весьма быстро, как для своих немалых лет, вёл Эпиона и его накренившегося под тяжестью хозяйского сундука раба по длинному дворцовому коридору с множеством завешенных кожаными пологами дверей по обе стороны. Дойдя до поперечного коридора, они повернули направо и скоро оказались на каменной лестнице, по которой поднялись на плоскую дворцовую крышу, охраняемую сидящими на углах мраморными грифонами с поднятыми орлиными крыльями и хищно оскаленными львиными пастями. Высокая кирпичная стена с двумя маленькими деревянными дверцами по краям отделяла П-образную крышу переднего дворца от примыкавшего к нему с северной стороны женского дворца. Фасад и боковые края крыши ограждал зубчатый кирпичный парапет высотой по пояс, удобный для стрелков из лука. У боковых краёв находились два огороженных резными перилами лестничных выхода с откидными деревянными крышками, такими же, как на площадках крепостных башен или на корабельных палубах.
В центре дворцовой крыши над центральным входом возвышался большой шатёр из белого полотна, верхушку которого в виде срезанного конуса с торчащим наружу опорным столпом, увенчанным золотой фигуркой Папая, Эпион заметил ещё при въезде в цитадель. Когда Посидей повёл его крутыми лестничными маршами на крышу, Эпион догадался, что даже в этом роскошном каменном дворце, построенном для него эллинскими мастерами, владыка скифов предпочитает вести привычный образ жизни в незамысловатом шатре номадов.
Оказавшись на крыше, Эпион бросил взгляд на юг, где почерневшее небо над дальними горами кроили на части беззвучные голубые зигзаги молний. Чуть отдышавшись, Посидей, жестом остановив своих спутников у открытого входа, вошёл в шатёр царя. Два высокорослых стража, неподвижно стоявшие, изнывая от духоты в полном вооружении, по бокам обращённого на восточную сторону шатрового входа, пропустив беспрепятственно Посидея, принялись буравить мрачными недоверчивыми взглядами замерших в двух шагах чужеземцев. Пока Эпион невозмутимо любовался бушевавшей над Таврскими горами грозой, его слуга, осторожно поставив на пол сундук и опасливо поглядывая на мрачных скифских воинов, стал беззвучно шевелить большими мясистыми губами, о чём-то моля своего неведомого бога, как будто тот мог услышать и защитить его в этой чужой, далёкой стране, где властвуют совсем иные боги.