Через некоторое время о пещере будто вспомнили, и иноки Саввиной обители стали устремляться туда на уединенные подвиги. Так, в XVI веке игумей обители Варсонофий, «оставя свое начальство родному брату Савве, сам удалялся для безмолвного пребывания в пещеру. Здесь он пробыл около 40 лет, занимаясь молитвою, пением и чтением душеполезных книг».
Во времена кончины Саввы многие ученики Сергия, которые основывали свои монастыри, строили кельи или скрывались в укромных местах, но почти никто не стремился к «пещерному жительству», как это делали первые монахи на Руси, например Антоний Печерский.
Если бы традиция «пещерника» Саввы была широко подхвачена уже его учениками, то, возможно, мы могли бы в наше время называть Сторожевский монастырь — Звенигородско-Печерским. Но, видимо, сам преподобный не дал такого благословения. И под Москвой не появился собственный подземный монастырь, наподобие Киевских.
Позднее, в XIX столетии, на месте пещерки Саввы возникнет Скит, который в наши дни стал одним из главных посещаемых мест Саввино-Сторожевского монастыря. На Руси скитом называлось уединенное место, некоторое собрание келий, рядом с небольшим храмом, куда отдельные подвижники могли уходить на время из соседнего большого монастыря.
Саввинский Скит устроился и расширился при епископе Леониде, авторе одного из житий старца Саввы. Цветные открытки начала XX века показывают нам необыкновенную красоту этого места, к сожалению, пережившему необычайно трудные времена в период советской власти. Сейчас он восстанавливается в том виде, каким был построен полтора столетия назад.
Русь сразу после кончины схимника
Гипотеза 9
Не ведают того, что Бог дает власть — кому захочет.
Маркелл Безбородый повествует напоследок, когда мы достигли конца времен: «Мы же, возлюбленные, ко святой его раке приходя, со страхом и любовью припадая, молимся, произнося:…Знаешь ты отовсюду осаждающий нас страх, знаешь и непременную бесовскую войну против нас, знаешь телесные наши слабости и злопамятность, знаешь усердия нашего бессилие… Как в этом трудном и многострадальном житии до сих пор любящий нас, наставник и вождь ко спасению… вспомни нас, чад своих, да избавит нас Господь от тьмы страстей и всякой одержимости от лукавых бесов и злых человек».
Сила влияния старца Саввы на современников и на обстоятельства была столь велика, что последовавшие сразу же за его кончиной события показали — насколько непросто жить народу, оставляемому на бренной земле великими духовными подвижниками.
Спустя буквально полгода довольно протяженная по тем меркам мирная жизнь Москвы и окрестных земель, длившаяся почти десятилетие (практически все годы со времени основания старцем своей обители на горе Сторожи), закончилась. В 1408 году на Русь из Орды пришел Едигей с большим войском и буквально разорил московские земли. Он держал столицу в тяжелой голодной осаде, полностью сжег все ее предместья, не пощадил близлежащих городов, а также разграбил и привел в запустение Переславль-Залесский, Ростов, Дмитров, Серпухов, Верею, Нижний Новгород и Городец. Такого опустошительного похода со стороны Орды Русь уже давно не знала. Как будто вовсе и не было Куликовской битвы, а недавнее пришествие Тохтамыша в 1382 году, в результате которого Москва была сожжена, уже не казалось в сравнении с данным чем-то ужасным.
Москва не погибла, откупившись тремя тысячами рублей. Это была малая часть компенсации за почти 12-летний молчаливый и не демонстративный отказ платить дань. Едигей предупреждал о «наказании» неоднократно. И свое обещание выполнил. Он добился уплаты ордынского выхода и пусть даже частично, но все же восстановил сюзеренитет ордынского хана над великим княжением на Руси.
Известно, что современники событий и даже самые ближайшие их потомки воспринимали нашествие Едигея в 1408 году как реальное наказание свыше за грехи человеческие. Ведь до этого довольно долгое время Москва была ограждена от подобных набегов. Даже Тимур повернул в другую сторону. А тут…
Появились различные варианты «Повести о нашествии Едигея» (такие, как Своды 1412 и 1479 годов, а также из Тверского сборника), в которых буквально прочитывается следующее. Оказывается, что в предшествующий набегу Едигея период княжения Василия I вся «земля Русская» сначала вполне благоденствовала и хранилась от вторжений «ограждением Пречистыя Богоматери», так, как это случилось в 1395 году при выносе Владимирской иконы и спасении Москвы от Тамерлана. Но что-то случилось, по мнению авторов «Повести», и великий князь вдруг стал пренебрегать советами «старцев», что, собственно, и привело к стенам столицы Едигея.
Один примечательный факт все же оставил свой след в истории того разорения Московской Руси. До сих пор трудно определить — был ли захвачен и опустошен Едигеем город Звенигород и вотчина Юрия Дмитриевича. Среди упоминаний разграбленных им городов — Звенигород почти нигде не встречается! Похоже, ордынское войско обошло его стороной. Осталась нетронутой и возникшая недавно обитель «Саввы на Сторожи». Но почему?
То ли по причине очень мощных стен крепости-кремля и удачно отстроенных укреплений за эти годы, то ли по причине уважения к князю Юрию и к только что скончавшемуся старцу Савве, которым они тогда пользовались на Руси (еще одно доказательство триумфа духовной славы Звенигородского чудотворца). То ли в память о силе воина — сына Дмитрия Донского, сумевшего покорить города Булгар и Казань.
А может быть, Едигей предполагал, что Юрий уже находился в оппозиции к брату Василию? То есть призывы покойного митрополита Киприана, начавшего составлять для Василия Дмитриевича летописные своды, где главной идеей стали необходимость дружбы с Литвой и полное недоверие к татарско-ордынским ханам, были, по мнению Едигея, не совсем близки князю Звенигородскому. А это значило, что ордынскому политику и стратегу вовсе не стоило ослаблять неожиданно возникающего «союзника», пусть даже и не реального, но вполне потенциального.
А вот и еще одно совпадение, которое может показаться примечательным. В год кончины старца Саввы — 1407-й — то есть буквально накануне своего похода на Русь в 1408-м, Едигей собрал ордынское войско и отправился с набегом на… Волжскую Булгарию. На ту самую Булгарию, которую с десятилетие назад разорил Тимур и не оставил без внимания князь Юрий Звенигородский и которая вряд ли успела оправиться после таких походов. Естественно, что Едигей не только прекрасно знал и понимал стратегию и планы действий полководца Юрия Дмитриевича, но и, возможно, даже изучал их. Не исключено, что ордынский правитель также уважал сына Дмитрия Донского как воина. Ведь именно во времена Едигея в Орде возникает идея героического эпоса, воспевающего богатырские достижения и военную удаль, о котором мы уже рассказывали (см. главу о походе русских на булгар).
В 1390-е, когда Едигей только становился фактическим главой Золотой Орды, князь Звенигородский уже как раз отправился в поход на Булгарию. У Едигея было множество врагов и проблем, которые приходилось решать буквально ежедневно и ежечасно. А тут еще и эти русские! Мог же тогда предполагать Едигей и самое невероятное: а вдруг дружины Юрия Звенигородского возьмут да и направятся после Булгарии в сторону ордынских земель. Ведь могло быть у них достаточно сил, раз они способны стали на такое военное предприятие, как захват главных булгарских городов-крепостей! И чем Едигей тогда смог бы ответить, даже предполагая, что у русских не хватит сил для того, чтобы соперничать с таким сильным властелином, как Орда? Ведь ордынцу приходилось тогда воевать с самой Литвой, рыцарями Тевтонского ордена и ханом Тохтамышем, которых он в конце концов в 1399-м и разбил на реке Ворскле. Победа была не из легких, в итоге ему пришлось с очень ослабленным войском быстро уходить в свои края.