«Бога всемогущаго в Троице славимаго, всех благ дателя, монастырю Пресвятыя владычицы нашея Богородицы и приснодевы Марии, помощию Святаго Саввы чудотворца молением, повелением христолюбиваго Монарха, Великаго Государя, Царя и Великаго Князя Алексея Михайловича, всея великия и малыя и белыя России самодержца в 23-е лето богохранимыя его державы, при его Государеве благочестивой Царице и Великой Княгине Марии Ильиничне, Царскаго его Величества при благороднейших Царевичах, благоверном Царевиче и Великом Князе Алексее Алексеевиче, благоверном Царевиче и Великом Князе Симеоне Алексеевиче, благоверном Царевиче и Великом Князе Иоанне Алексеевиче и при благородных его Царскаго Величества сестрах, благоверной Царевне Великой Княжне Ирине Михайловне, благоверной Царевне и Великой Княжне Анне Михайловне и его Царскаго Величества при благородных дщерях, благоверной Царевне и Великой Княжне Евдокии Алексеевне, благоверной Царевне и Великой Княжне Марфе Алексеевне, благоверной Царевне и Великой Княжне Софии Алексеевне, благоверной Царевне и Великой Княжне Екатерине Алексеевне, благоверной Царевне и Великой Княжне Марии Алексеевне, благоверной Царевне и Великой Княжне Феодосии Алексеевне и при Святейших Вселенских Архиереях Паисие Папе и Патриархе Александрийском, Макарие Патриархе Антиохийском, Иоасафе Патриархе Московском и всея России слит сей колокол в пречестную Пресвятыя Богородицы честнаго и славнаго ея рождества; и Преподобнаго чудес источника Саввы Сторожевскаго обитель, в той же чудотворней и Святей Лавре, в лето от сотворения света 7176, а от воплощения единороднаго Божия слова 1667, месяца сентября в 25 день, в коем 2125 пуд, 30 гривенок. Лил мастер Александр Григорьев».
Надпись, хотя и длинная, что для колокола не совсем привычно, но все же достаточно обычная. Указаны время и место литья, а также имена всех царских родственников с полными их титулами и других известных людей, включая вселенских патриархов (каждый удар колокола — поименное поминание). Отлили к празднику Рождества Богородицы, то есть спешили к памятному дню, когда произошла Куликовская битва, в честь которой и был заложен Саввой Сторожевским его монастырь.
Но самое интересное ждало «читателей» внизу, в последних трех строках записи на металле. Перед глазами возникала тайнопись, похожая на древние рунические письмена или другие непонятные иероглифы. Считается, что этот шифру код придумал сам Алексей Михайлович. Но прямых доказательств этому нет. Конечно, трудно предположить, что кто-то другой (пусть даже сам мастер литья) в «собственном государевом богомолье», в монастыре, находящемся под личной опекой царя, может что-либо писать на колоколе (который стоил, кстати, огромных денег!), да еще и на непонятном языке.
В связи с этим припоминается, как в другом Звенигороде — Галицком, тезке подмосковного, археологами была найдена пряслица с написанным на ней женским именем Сигрид. Надпись была сделана руническим письмом еще в XII веке, когда руны, как письмена, уже вышли из употребления в Скандинавии. Может ли это быть как-то связано со Звенигородом у Москвы в XVI веке? Может, если рассматривать руническое письмо как скандинавскую традицию, которая символически подтверждала власть новой династии Романовых, как продолжателей рода норманнов-Рюриковичей.
Интересна версия переплавки всех старинных русских колоколов с древними руническими надписями, которая была как будто бы предпринята Романовыми с целью уничтожить противоречивое наследие Руси-Орды. Взамен этим древним текстам, утверждавшим якобы иные принципы происхождения власти и иные исторические приоритеты, создавались новые, на церковнославянском языке. А рунический опус царя Алексея на Большом Благовестном — это лишь дань старой традиции, но уже с новым содержанием (см. пояснения в разделе Дополнительные материалы).
Полтора столетия запись не была доступна для обычного разумения. Однако в 1822 году за дело расшифровки взялся известный хранитель древних рукописей Публичной библиотеки, художник, археолог и нумизмат Александр Иванович Ермолаев. Поучаствовали в деле дешифровки не меньшие знатоки: князь Львов и штаб-ротмистр Скуридин, также археолог. Они разобрали криптографию, почувствовав в ней видоизмененный старославянский язык с особенными титлами.
Перед ними предстала следующая тайная запись: «Изволением Преблагого и Прещедраго Бога нашего, и заступлением Милостивыя Заступницы Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы, и за молитв Отца нашего и Милостиваго Заступника Преподобнаго Саввы чудотворца, и по обещанию, и по повелению раба Христова, Царя Алексея, и от любви своея душевныя, и от сердечнаго желания, слит сей колокол в дом Пресвятыя Богородицы, честнаго и славнаго ея Рождества и Великаго и Преподобнаго Отца нашего Саввы Чудотворца, что в Звенигороде, Нарицаемый Сторожевский».
Ничего сверхъестественного мы в этой записи не наблюдаем. Зачем же тогда пришлось ее шифровать? Один из возможных ответов таков. Царь, решивший сделать щедрый вклад в монастырь, не хотел его афишировать, а потому текст о своем «обещании» и о себе — «рабе Христовом», осуществляющем подарок Саввиной обители «от любви своея душевныя, и от сердечнаго желания», перевел в непонятные знаки. Можно заметить в этом и некие отголоски языческих обрядов и традиций, с которыми в то время еще продолжали бороться в христианской среде (об истории про царя Алексея и медведе — речь еще впереди). Недаром мастера, когда начинали лить колокола, придумывали всякие «отвлекающие» и совершенно непонятные, безумные истории. «Отвлекающий» текст шифровки-кода на Большом Благовестном защищал автора словно оберег-талисман. Колокол звонил, кого-то тайно поминал, но кого — это не должно было быть доступно окружающим. Поразительно, но слова царя оказались крепче металла, они пережили даже сам колокол, став доступными еще до его исчезновения.
О появлении вообще колоколов в Звенигороде ходили разные легенды. В XIX веке один радетель правды истории писал: «Савва построил монастырь на месте, которое слывет Сторожевскою горою. В Звенигороде всякий расскажет вам, что на сей горе в старину находилась стража и висели колокола, и в случае нашествия стерегущие ударяли в оные. Звук сообщался подобной не в дальнем расстоянии второй стороже, от коей — третьей и так далее в самую Москву о приближении неприятельском». Рассказ мог бы показаться правдоподобным. Однако мы уже знаем, что название — Звенигород — не обязательно и скорее всего вовсе не связано ни с какими колоколами. Оно появилось гораздо ранее, нежели на Руси стали использовать колокола. В древние времена звонили с помощью «била» — куска металла, болванки, о которую стучали другим куском металла же. Не всегда такой звон можно было назвать звоном, и ему в большинстве случаев не была присуща хоть какая-нибудь гармония. Мы даже не можем утверждать, что, например, во времена Саввы Сторожевского при церквях в монастыре и в Звенигородском Кремле были колокольни, а на них висели колокола. Здешние колокольни тех времен до нас не дошли.
Однако символом Звенигорода, хотя и более поздним, стал именно колокол. Это скорее всего был именно тот самый, уже упомянутый нами Большой Благовестный, что подтверждается в описании городского герба в конце XVIII века, на котором помещен был «великий колокол, подписанный на краю онаго неизвестными ныне литерами», то есть с тайнописью.
Уникальная, «обросшая» изысканными шатрами и арками звонница из пяти ярусов, расположенная на Соборной площади монастыря, появилась в законченном виде уже после Смутного времени, в эпоху Алексея Михайловича, то есть в XVII столетии. Она также стала «визитной карточкой» города, неповторимым образом обители, самым узнаваемым и любимым многим силуэтом верховий Москвы-реки. Надо сказать, что даже столичные звонницы, включая колокольню Ивана Великого, не могли соревноваться с Саввинской, в особенности по ее сказочной многообразности, неповторимости архитектурных деталей и чисто русской асимметрии, напоминающей былинные сказания о дворцах-теремах и замысловатые очертания произведений деревянного зодчества.