Но в 1918 году большевики направлялись не только за хлебом. Им нужны были мощи старца — символ всей окрестной жизни, а также верующей России. Тогда, забрав 600 пудов хлеба, группа товарищей ворвалась в Рождественский собор и стала требовать открыть раку с мощами, дабы убедиться, что они там есть. И они добились результата. Мощи были вскрыты в первый раз.
Звенигородская земля знает нынче много имен своих Новомучеников. Они пострадали не напрасно. Чудом сохранились и мощи преподобного Саввы Сторожевского. Их в 1998 году вернули в монастырь, в построенный самим старцем храм в память победы на поле Куликовом, и они опять почивают у соборного алтаря. История вновь напоминает нам о том, что даже время не властно над народными святынями.
Но как это произошло?
Мощи старца большевики показывали на выставке «Охрана здоровья» при Наркомате здравоохранения. Почему «здоровья»? Наверное, считалось, что многочисленные чудеса по исцелению больных, происходившие у раки святого, как-то противоречили «современной медицине». После закрытия выставки мощи попали в ЧК, на Лубянку. Здесь они могли погибнуть точно так же, как и многие другие останки русских святых. Однако этого не произошло.
В Историческом музее работал тогда член Комиссии по охране памятников архитектуры Московской области Михаил Михайлович Успенский. Однажды по приходе на работу ему сообщили, что его вызывают на Лубянку. Идти, как говорится — недалеко. И он пошел.
Не известно, что передумал он по дороге. Но разговор, который состоялся — поразил сотрудника музея. Чекист вынул из шкафа накрытое материей серебряное блюдо. И отдал Успенскому.
— Что это? — спросил ученый.
— Останки Саввы Сторожевского из Звенигорода. Знаете? Делайте с ними что хотите, а блюдо передайте в ваш музей.
Что было делать с такой неожиданной «передачей»? Михаил Михайлович отвез мощи к себе в загородный дом, который находился в Звенигороде (видимо, чекист знал, что тот из Звенигорода). Но хранить их там было совершенно небезопасно. Ведь сотрудник ЧК помнил — кому он передал блюдо. А значит, если бы возникли какие-то обстоятельства — то немедленно бы сообщил об этом.
Теперь, по прошествии времени, мы знаем, сотрудник ЧК никому ничего не сообщил. А Михаил Михайлович перепрятал мощи в другое место — сложил все так как надо, убрал в сосуд и закопал в землю, в саду, подальше от дома.
И вовремя. Неожиданный пожар уничтожил дом. До основания…
Потрясенный этим событием, Успенский перевез мощи к себе в московскую квартиру. Еще перед своей кончиной он хотел передать их в Троице-Сергиеву лавру, но не успел.
Его родственники довершили дело, передав мощи священнику, с которым он беседовал незадолго до преставления. Так в марте 1985 года они попали в Свято-Данилов монастырь.
А уже в августе 1998 года, когда Саввино-Сторожевский монастырь праздновал свое 600-летие, когда он уже вновь принимал прихожан и в его храмах вновь служили священники, по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II — священноархимандрита Саввиной обители — сохраненные буквально чудом мощи преподобного были торжественно перенесены обратно в основанный им монастырь.
Теперь этот день — еще один новый праздник, отмечаемый в Сторожевской обители, называемый по календарю «Вторым обретением и перенесением честных мощей преподобного Саввы Сторожевского». Отмечается он 23 августа по новому стилю. А летом 2007 года событие уже свяжет времена в 600-летнюю годовщину со дня преставления преподобного Саввы.
Говорят так: Россия жива, пока жив хотя бы один ее праведник.
Известные и чудотворец
(наброски из дневника)
Дух звенигородской земли впитал в себя величие русской культуры.
Тихие и не предвещавшие великих бурь времена начала XX века стали периодом расцвета «дачного Подмосковья». Появились в печати многочисленные романы, связанные с теми или иными «дачными историями». Лучше всего это удавалось Чехову.
Звенигородская Америка (так буквально называли эти места на тогдашних цветных открытках) привлекала множество людей. Отдыхающие гуляли у горы Сторожи, бывшая старина превратилась в место экскурсий и «променадов». Паломники жили в монастырских гостиницах в окрестностях Звенигорода и Воскресенска. Именно тогда в здешних парках возникли «обрыв Танеева» и «пейзаж Левитана», разные «аллеи любви» и «тихие долины», что-то вроде будущих бунинских «тихих аллей».
Дачный ажиотаж появился еще с XIX столетия. Привлекала сюда и природа, и уникальный климат (недаром здесь предполагается в наши дни открытие Spa-центра, связанного с весьма ценными источниками минеральной воды). В Звенигород из Москвы «на лето» устремляются люди разных сословий — дворяне и купцы, духовные лица, приезжают известные музыканты, художники, писатели. Среди них Чехов и Левитан, Танеев и Шаляпин, Глазунов и Рихтер, наконец, Михаил Пришвин. Известно, что разных дворянских усадеб в Звенигородском крае было не меньше двухсот.
Что-то манило сюда. Не только климатом и природой.
И это «что-то» мы не можем обойти стороной в данной книге.
Ранние годы в сельце Захарове — у предков Ганнибалов — это уже много раз повторенный рассказ из жизни поэта. У него был особый интерес к Саввино-Сторожевскому монастырю, что отмечают исследователи. Повышенное внимание к истории этих мест было связано с детскими впечатлениями.
Они же и привели его сюда еще раз, уже в 1830 году. В эти годы он вдруг возьмет и сделает работу архивариуса — переведет на современный русский язык Житие преподобного — основателя монастыря в Звенигороде. Зачем?
Случайного поэт ничего не делал. И тут такая «сугубо церковная» тема…
А уже давно старец Савва — будто «мелькал» среди его строк.
Считается, что прямое отношение к Саввино-Сторожевской обители имеет стихотворный набросок Пушкина «На тихих берегах Москвы» (1822).
Не меньшее значение для определения связки Пушкин— Звенигород имеет и другой его поэтический набросок — «Вечерня отошла давно» (1823).
Оба наброска, по мнению пушкиноведов, стали частью замысла поэмы «Братья-разбойники», отрывок которой автор позднее все же напишет и опубликует. Древний текст Жития игумена Саввы Сторожевского (и не только тот, с которым работал поэт) подтверждает эти мысли. В одном из чудес, описанных Маркеллом Безбородым, строгий игумен ложится спать, совсем как у Пушкина: