Протаскивает мимо собак на веранду.
— Одна не выходи, загрызут.
И как от него тогда сбежать? С унынием смотрю в окно на псов. Отстегивает наручник.
— Зайдешь, умоешься, поужинаем. Веди себя спокойно. Там дочка моя… Ей показалось, что ты её мать, — морщится с отвращением.
— А где её мать?
— Нет у неё матери… — смотрит тоже в окно, поджимая губы.
— Умерла?!
— Живая.
— А почему тогда нет?!
— Твоя живая?
— Живая… — вздыхаю грустно.
— Но её же нет?
— Денег немного высылает, — признаюсь я.
Мы молча смотрим как собаки кувыркаются в сугробах.
— Можешь особенно ничего не говорить, не делать. Просто посиди. Я всё сам буду говорить. Поужинаешь с нами, ёлку нарядишь. Потом дочь ляжет спать. Миссия твоя будет закончена. Тогда и поработаем, показания запишем.
Проходим в дом.
— Ванная, — открывает мне дверь. — Там — кухня. Умоешься, туда проходи.
Пальцы подрагивают. Нервно кусает губы. Сказать ему, что идея у него дурацкая — привезти в дом на ужин девушку, похожую на маму девочки? Всё равно же не послушает.
Уходит вглубь дома.
Втягиваю носом запахи. Обычно, по тому как внутри пахнет, можно сразу же почувствовать какие там живут люди — приятные или неприятные.
Пахнет мужским парфюмом, шоколадом, ёлкой, мандаринами и немного так, как пахнет в детском саду — молоком, теплом, детскими утренниками. Приятно пахнет.
На полке под вешалкой — детские варежки. Ниже — ботиночки.
Это Булочки варешки, наверное. Там же — её белая сумочка Шанель. Я о такой только мечтать могу. Дорогущая…
Снимаю шубку, разуваюсь. С мылом умываю лицо. Губа щиплет, челюсть с той стороны, с которой Лобов залепил мне пощечину — ноет. И такое ощущение после того, как отогрела лицо горячей водой, что его перекосило.
Одергиваю юбку, выхожу. Неожиданно сталкиваюсь с пожилой женщиной.
— Я пойду, Богдан…
Удивлённо оглядывает меня с ног до головы.
— Здравствуйте, — смущаюсь я.
В порванных колготках очень неловко.
— Здравствуйте!
— Спасибо, тёть Кать, — выходит к нам Касьянов. — Идите, конечно.
— Там, Арина рожки велела отварить, в кастрюле… — не отводя от меня глаз, отчитывается она ему.
Питбуль стреляет мне взглядом на кухню. Юркнув в арку, присаживаюсь за стол.
Чисто… Кухня большая! Низ двери холодильника густо усыпан магнитиками.
На столе — вазочка с карамельками «Клубника со сливками». Мои любимые. Вторая вазочка — с пряниками. В розетке — сгущённое молоко. Ещё пара каких-то баночек.
Есть хочется до тошноты и головокружения. Но взять не могу. Мне же не предлагали.
Смотрю в окно, как Касьянов провожает эту тётю Катю до ворот. Собаки как свита идут позади.
Богдан, значит. Имя-то какое хорошее. Чего ж такой он грубый, а?
Возвращается…
Сердце моё начинается ускоренно биться. Ну при дочке же не будет он ничего плохого делать, правда? Сказал — поешь, согреешься…
Лобов тоже много чего говорил. В итоге и жены не постеснялся!
Входная дверь хлопает.
— Мама? — неожиданно раздаётся за спиной.
Вздрогнув, разворачиваюсь.
Булочка в нарядном синем платье и босиком. На шее — много бусиков. На взлохмаченных волосах несколько заколочек.
Растерянно стою и тереблю пальцами свои сандаловые бусы.
Что мне говорить?! Разве я могу сказать, что я мама?? Так нельзя, ведь. Что с ней завтра будет, когда Питбуль меня увезёт? Я бы с ума сошла от горя.
— Ариш, — присаживается рядом с Булочкой Касьянов.
— Дело в том, что все Снегурочки очень похожи. И, возможно, это даже не наша мама.
Восторженный доверчивый взгляд Булочки становится деловитым и хмурым.
— Надо пловелить, — оглядывает меня она с сомнением.
— Боюсь, что способа проверить нет, — разводит он руками.
Пытается взять её на руки, но решительно оттолкнув, Ариша проходит к кухонному столу. Подтягивает туда стул.
С грохотом снимает с кастрюли крышку. Насыпает ложкой макароны в чашку.
— Что мне говорить? — беззвучно шепчу я.
Питбуль озадаченно пожимает плечами.
Ариша несёт мне чашку с макаронами. Водружает на стол. Густо поливает их сгущёнкой, потом жидким шоколадом для мороженного. Пачкается. Причмокивая, облизывает пальчики. Несёт вилку.
— Ешь, — внимательно смотрит на меня во всё глаза.
Питбуль за её спиной страдальчески смотрит "в небо".
Непонятный месседж! Мне есть или не есть?
— Ешь! — всовывает мне в руку вилку Булочка.
С опаской поглядывая на Касьянова, я погуще измазываю макаронину в "заливке" и отправляю в рот.