Я шагнула в его сторону, исчезнув в огне, и появилась рядом с ним. Копьё зашипело в моей руке, когда я вырвала его из его тела. Огонь поглотил меня полностью, превратив в белое пламя. Я схватила его за плечо, мои пальцы вгрызлись в плоть, откуда заструился дым, и он взревел, подобно зверю. Не дав ему опомниться, я с силой швырнула его на мраморный пол. Его тело ударилось с глухим, раскатистым звуком, оставив на светлом камне багровый след.
— Не вздумай скулить! — равкнула я, на него.
Я воплотила кинжал белого огня, его острие сияло, словно воплощённая ненависть. Сверху вниз я разрезала его плоть, снова и снова, пока каждый удар не превращал тело в обугленные клочья. Каждое движение оставляло за собой шипение, запах горелого мяса заполнил комнату, а кровь хлестала во все стороны, покрывая стены и пол.
Крик Монарды прорезал воздух, его отчаяние звучало в унисон моему безмолвному яростному ритуалу. Я не слушала её, не слышала даже собственного дыхания. Разрубая его грудную клетку, я открыла внутренности, извлекла из него то, что должно было быть сердцем, и отбросила в сторону, как бесполезный мусор.
Его тело сопротивлялось, восстанавливалось с каждым мгновением, но я была неумолима. Руки, одна за другой, отрывались с влажным треском. Пальцы скользили по влажным внутренностям, разбирая их слой за слоем. Его кости оголились под моей хваткой, треща и рассыпаясь, пока я сжигала их дотла.
Мои руки, липкие от крови, прорвались через его череп, дробя его, как стеклянную оболочку. Последние остатки его существа растворялись в огненном вихре, пока всё, что было им, не исчезло.
Комната погрузилась в зловещую тишину. Я провела рукой по лицу, убирая слипшиеся от крови волосы, и посмотрела вверх, на белый, словно вырезанный из мрамора потолок. Глубокий, дрожащий вздох разорвал напряжение в моём теле. Тихий всхлип из угла комнаты заставил меня обернуться. Монарда, забившись в угол, дрожала, словно маленький зверёк, загнанный в ловушку. Её глаза смотрели на меня с безмолвным ужасом.
Я медленно поднялась, не сводя с неё взгляда. Протянув руку, я почувствовала, как куб вернулся к хозяину, послушно скользнул в ладонь. Сжав его изо всех сил, я ощутила, как трещины пробежали по гладкой грани. Сдавив ещё сильнее, я услышала звонкий треск, будто стекло разлетелось на мелкие осколки. Куб рассыпался, обломки с тихим звоном падали на пол. Монарда замерла, её рыдания стихли, сменившись оглушающей тишиной.
Атропос вышел из-за ее спины, закрывая своего хозяина. Я лишь улыбнулась и кивнула ему. Мальчишка осмотрел меня еще раз и мечтательно улыбнувшись исчез в воде.
Использовав трансформацию огненной магии, я воплотила огненную лошадь. Его грива и хвост горели белым пламенем, светящимся, как звёзды, а алые глаза пылали жаром, сверкая, будто раскалённые угли. Искры вырывались из-под его копыт, озаряя землю короткими всполохами.
Я ловко оседлала его, и жеребец, собравшись в мощный рывок, прыгнул в окно. Осколки стекла с шумом разлетелись по площади. Его копыта касались земли, оставляя за собой огненные следы
Глава 16. Тот самый разговор.
Я восстановила свое тело заново, что рассыпалось еще во время битвы с Каладиумом, и переоделась в чистый комплект одежды. Войдя в кабинет, тяжело оперлась на стол. Пальцы слегка дрожали, но это были остатки напряжения.
Жрецы не могли спасти всех. Нас было слишком мало. Ведьминская кровь не поддавалась лечению зельями — мы очищали её заклинаниями, каждое из которых истощало нас до предела. Даже если бы Каладиум разорвал связь, заражённые всё равно со временем превращались бы в ведьм. На совете с Сену мы обсудили это, подтвердив догадки свидетельствами Маа и жрецов из нескольких храмов. Тогда я приняла решение, не колеблясь.
Эта тварь всё устроила намеренно, прекрасно понимая, что ему не выбраться из плена теней живым. Я не собиралась вращать время вспять и спасать всех ценой собственной силы. Лечение? Да, но смерть Каладиума стоила этого риска. Я хотела убить его больше, чем кого-либо в своей жизни.
И всё же... даже осознавая это, я чувствовала горечь. Люди, которых он заразил, были из самых низких слоёв общества: бедные, больные, покалеченные. Они едва ли могли рассчитывать на лучшее, но они всё равно оставались людьми. Их гибель была трагедией, которую нельзя было игнорировать, хотя знать, скорее всего ликовала, избавившись от очередной «грязи» в своих глазах.