— Ты чего?
— Немного поздно сообразил… не надо тебе градус понижать.
— Это опять забота?
— А ты сразу не поняла?
— Просто уточняю, — она улыбнулась и повернулась к нему. — Прям заботливый, да?
— Именно.
— Тогда ты не будешь против, если бедный ребенок обопрется на тебя?
Даже если бы он был против, ничего бы не успел сказать. Мэри положила голову ему на плечо. Тема, немного ошарашеный, скосил на нее глаза.
— Ты не слишком много выпила?
— Кажется, слишком.
— Опять ничего не ела?
— Ела…
— Но давно, — продолжил он за нее.
Мэри улыбнулась, подтверждая, а Тема закатил глаза и положил свою голову на ее.
— Ничему тебя жизнь не учит.
— Учит… Наверное… Я просто забываю. Практики мало.
— Ну, небольшое количество практики, на самом деле, не очень-то плохо.
— Согласна… Только приходится наступать на одни и те же грабли.
— Пока ты будешь здесь, я могу попробовать тебе помочь больше на них не наступать.
— Будешь учить меня пить?
Тема кивнул, попутно проведя своей щекой по мягким волнам волос Мэри. Она уткнулась носом куда-то ему в шею. На его лице мелькнула улыбка. Заметив, что Ася с Максом затихли, он поднял на них глаза. Вопросительно изогнул бровь, в ответ на что Ася помотала головой и продолжила рассказывать про какого-то мужчину в белом пальто — то ли в книге вычитала, то ли видела в фильме. Вскоре подключилась и Мэри, когда вникла, о чем идет речь. Тема не вникал и даже не пытался. Макс подлил ему пива в опустевший стаканчик, а Мэри — вина, хотя она могла обойтись и без добавки.
Весь следующий день у нее никак не получалось вспомнить, о чем они столько разговаривали. Преимущественно, с Темой. Казалось, не замолкали ни на секунду. Фраза за фразой разговор мерно тек под звонкий смех Аси, стоявшей где-то рядом. Мэри помнила четко только одно — как просто ей было понимать его, как просто говорить самой. Она ни на мгновение не задумывалась, какие слова подобрать, будто никакого недопонимания между ними априори быть не могло (хотя, если учесть, как мало они общались раньше, именно его и стоило ожидать).
Тема тоже не мог принять того, что происходит. Принять, как легко Мэри поселилась в каждой клеточке его мозга и свела все желания к одному — поскорее ее увидеть. Он не очень хотел поддаваться этим мыслям, но казалось, что сделать с ними что-либо — выше его сил. Поэтому он поддался. Просто разрешил себе влюбиться в нее, как будто никого другого он больше полюбить не сможет, как будто не боится, что она его со всеми этими чувствами пошлет куда подальше, как будто все прошлые разочарования, по сравнению с невозможностью быть рядом, — пустяк, не стоящий внимания.
Он думал об этом, стоя на кухне около открытого ящика с ложками, вилками и ножами. Яркий утрений свет преломлялся в оконных стеклах и падал на старое столовое серебро.
— Блестит… — задумчиво пробормотал Тема, — но не ослепляет.
В голове мелькнуло название книги. Книги, которую ему подсунул Ник пару месяцев назад. Он наверняка стащил ее у Аси (несмотря на то, что сестра вряд ли бы запретила ему брать ее книги, Ник таскал их в тихушку, а она делала вид, будто не замечает). Тему там зацепила фраза, он даже выписал ее в заметки на телефоне, которая как ничто другое описывала и объясняла его вчерашнее абсолютно искреннее и совершенно безрассудное поведение. «Как только ты поймешь, что важно, ты поймешь, как стать смелым».[1]
Эта смелость, с которой он показывал Мэри свои чувства, несмотря на то, что не знал стопроцентно, примет она их или же начнет избегать его, пугала и забавляла одновременно. Все казалось таким возможным и как никогда реальным. И с каждым днем становилось реальнее. Мэри пробыла там еще около двух недель, каждый вечер вылетая на улицу в предвкушении тепла, которое неизменно исходило от Темы, когда он стоял рядом и подбивал ее на споры. Бессмысленные и шутливые, но, кажется, бесконечные. Они не отпускали так же, как Тема не отпускал Мэри, когда ей надо было идти домой. Стоял с ней у ограды, периодически оглядываясь, не вышел ли дед с винтовкой отбивать ее у подозрительно близкого друга. Подозрительно близко стоящего, подозрительно крепко обнимающего, подозрительно часто ошивающегося рядом.
Тем не менее, ни дед, ни бабушка ниразу не вышли. Они, в принципе, никогда и не старались загнать Мэри домой, комендантский час был установлен, скорее, для отчетности перед родителями. То, что он редко соблюдался, они старательно замалчивали. Они не видели ничего плохого в поздних гуляниях. Волновались, да, но старались держать себя в руках. Помнили, как им самим в юности старшие не очень доверяли, как это обижало и как не хватало общения с друзьями, без которых будущее не было бы таким светлым и безоблачным. Смириться с тем, что Мэри уже достаточно взрослая, чтобы гулять после захода солнца и самой нести ответсвенность за все свои действия вне дома, было тяжелее, чем когда это касалось ее старшей сестры. Но «тяжело» не значит «невозможно». И они смирились. Так что Тема волновался напрасно; никто из домашних Мэри вообще не догадывался, что у нее могут быть не только дружеские отношения с кем-то из местных. Кто именно провожал ее домой, тоже особо не интересовались — привыкли, что это всегда одни и те же лица. Только в том году многое изменилось. Не все изменения можно было заметить сразу, не все переворачивали мир с ног на голову в один миг — хотя без них не обошлось, — но это не исключало тот факт, что что-то все-таки менялось и довольно стремительно.