– Как жарко, как же ужасно жарко, – пробормотал Хеб, снимая с себя рубашку. – Сгорит сектор вместе с криптидами. Это ведь лучше, чем, если бы они убили всех на станции? Конечно, лучше… Не думал я, что у меня будет такая короткая, по-человечески короткая жизнь. Я не хочу быть человеком. Это оказалось не так уж и глупо, бояться стать человеком.
Крылья за спиной Хеба уже плавились и, словно расплавленный воск, капали на пол. Вокруг бушевало пламя. Это был конец, и чуда ждать неоткуда. Все же Опс оказался прав – не суждено было Хебу создать хотя бы один шедевр…
Опс открыл глаза, морщась от яркого света. Несколько мгновений он не понимал, что вообще произошло. Боль от того, как его тело рвали на куски, была слишком реальна. Хранитель моргнул несколько раз, прежде чем сфокусировал взгляд на стоящих в шаге от койки фигурах, в одной из которых он узнал Хеба.
– Я жив? Это… была Симуляция? – он вертел головой и видел, как приходят в себя остальные хранители из группы.
– Симуляция, которую не раскусили даже хранители, – говорил человек в очках, – очевидно, оператор эксперимента. – Вас подключили этой ночью, чтобы проверить новое творение Хеба и вас заодно. Вы провалили тест. Запустили за щиты подозрительный корабль!.. Не оставили кого-либо, кто смог бы изолировать верфь! Очень, очень плохо, нужно проверить вас на когнитивные способности. А Хеб – настоящий актер, этот предсмертный монолог пробирает до мурашек. И он – единственный, кто вел себя правильно… И знал, что происходит.
Хеб был до зубовного скрежета спокоен. Он даже ничего не сказал, только наклонился, чтобы помочь Опсу встать.
Возвращение в старый дом
Под ногами опасным скрипом застонали старые грязно-древесные ступеньки, намекая, что могут и не выдержать меня. Да уж, за долгие годы я сильно потяжелел. В детстве я фигуру имел, как у палочного человечка, а лестница на чердак была крепкая, окрашеная в яркий вишневый цвет. У деда все было добротное, красивое, только умер он рано. Залез как-то на крышу, а с нее уже упал. Видевшие говорили, что падал дед уже мертвым. Бабушка после его похорон потускнела и с того дня уже не жила, а доживала. Дом тоже ветшал, разваливался.
Я смотрел на ступеньки внизу, потемневшая краска осталась только на стыках, по центру – въевшиеся буро-серые пятна. Нужно было чаще тут бывать, нужно было отремонтировать всё… Пока в этом ещё был какой-то смысл. Сейчас же я, как форменный мародер, намеревался обшарить каждый закуток, забрать немногие ценные вещи и уже навсегда оставить дом.
Здесь я провел почти все свое детство. На чердак мальчишкой меня пускали очень редко. Место это казалось мне сокровищницей с бесценными диковинками, загадочными предметами и удивительными тайнами. Я не понимал назначения крупных инструментов, хотел заглянуть в каждую шкатулку и изучить каждую книгу, каждое спрятанное письмо.
И вот уже владельцем «богатства» я поднимаюсь на чердак, а вместо запаха доски, вместо восторга и любопытства – только пыль, жуки и грязь, только боль и уныние. Родной мне человек ушёл, и от него осталось слишком мало, все уместилось в небольшую избушку на окраине леса. Краска на рамах облупилась, ставни висели под диким углом и даже не закрывались. Когда-то я пытался переселить бабушку в другой дом, поближе к себе, но старушка всегда отказывалась. Только с боем удалось застеклить окна. Но и это она считала жутким расточительством. Были бы у бабушки силы, вынула бы стекла и спрятала, чтобы сохранить надольше.
После похорон бабушки прошли пара месяцев, и это первый раз с тех пор, как я снова оказался в этом доме. Я не смог себя заставить разобраться со всем сразу. Похороны прошли в какой-то мутной дымке, я не знал людей, пришедших проститься, они не знали меня, я все не мог осознать, что происходит и что надо делать… Все было сделано, как нужно, снова почти без меня.
Охранное заклинание спасало от всякого ворья, кого-то посерьезнее покосившаяся избушка не могла заинтересовать. Дом дождался меня… Ему больше ничего не оставалось.
Чердак оказался заставлен коробками до потолка, их было намного больше, чем в моих воспоминаниях. Остался только узкий проход среди угрюмых ящиков к грязному окошку. В мутном облаке дневного света, с трудом пробивающегося через стекло, кружилась хлопьями потревоженная мною пыль.
Я вздохнул. Прислонился к башне картонных коробок. Звук дыхания показался каким-то неуместно громким в этом храме запустения. А еще странное чувство, словно я разделился, словно рядом копошится паренёк, который искал когда-то тут удочку, наивный и веселый. В его мире всё светлое, в его мире все живы и веселы. Тот паренёк увял, покрылся плесенью, рассыпался в прах, вместо него остался только я. Маг. Настоящий, взрослый в плаще, в перчатках, с рунами, набитыми золотом. Способный на многое… Способный почти на все, только не на то, чтобы вовремя поменять лестницу на чердак у родного человека.