— Уверяла меня, что ничего не знает. Но по-моему, она лжет.
— Почему ты так считаешь? — спросила Жюстин.
— Потому что так всегда поступают женщины вроде нее. Они лгут.
Клем что-то пробормотал — что именно, Ронда не расслышала, зато услышала, как Агги расплакалась.
— Пойду сварю кофе, — сказала Жюстин. Ронда тотчас метнулась назад, в свою комнату.
— Дэниэл в самом деле вернется? — спросила Ронда. Они с отцом бок о бок сидели в старой машине в лесу.
— Конечно, моя милая. Куда же он денется? Так что ты не переживай.
Но Ронда переживала. Если Дэниэл куда-то пропал, кто помешает Клему и Агги все время быть вместе? Только не мать Ронды. Клем бросит Жюстин и снова вернется к Агги. При этой мысли у Ронды заболел живот. Она машинально подняла руку и потрогала швы над глазом. Их было семь. Счастливое число. Ей, можно сказать, повезло.
Питеру наложили девять швов. Когда задняя стена рухнула, Ток и Лиззи не пострадали вовсе. Странным было другое — с того вечера Лиззи не сказала больше ни слова. Ни Ронде, ни Питеру, ни даже Ток.
— Ей просто требуется время, — рассудила Ток. — Давайте не будем приставать к ней с расспросами.
Клем повернулся и еще раз посмотрел на разрушенную сцену.
— Все равно не возьму в толк, — сказал он. — Вы что, подрались здесь или как?
— В некотором смысле, — ответила Ронда, не желая признаваться отцу, что на самом деле она понятия не имела, зачем они разрушили сцену. Просто так приказал им Питер.
— Как жаль, честное слово, — вздохнул отец. Над их головами на ветру все еще реял пиратский флаг. Тряпка с черепом и костями — вот и все, что уцелело от их спектакля.
— Я тут подумала, — произнесла Ронда, торопясь сменить тему. — Питер родился в семьдесят девятом году.
Клем напряг нижнюю челюсть и, крепко сжав потрескавшийся руль, устремил взгляд в лес, на некую невидимую дорогу.
— Верно.
— А это значит, что Питер твой сын, ведь так? И мой брат? — Слова во рту были горькими на вкус. Сын. Брат.
Клем закрыл глаза и покачал головой.
— Нет, он сын Дэниэла. Разве это не видно? Он же его копия!
— Но если вы с Агги были женаты… — Ронда открыла бардачок. Внутри были лишь спутанные провода и раскрошившиеся листья от опустевшего мышиного гнезда.
Клем вздохнул. Взгляд его был устремлен в пространство. Так обычно бывало перед тем, как он брался рассказывать очередную историю.
— Я помню, как стоял у окна палаты и показывал Питера медсестрам, посетителям, всем, кто проходил мимо. Мой сын. Мой мальчик. Мой янки-дудль, родившийся четвертого июля. Настоящий американец.
Клем поиграл с переключателем скоростей, поставил ногу на педаль газа и до упора вжал ее в пол. Заржавленная педаль издала противный скрип, напомнив им, что они никуда не едут.
— Это было ровно за год до того, как я узнал правду, — продолжал Клем. — Первый день рождения Питера. Мы устроили по этому поводу небольшой праздник, на который пригласили Дэниэла. Он принес красную, белую и голубую шляпы, серпантин и бенгальские огни. Я пошел укладывать Питера спать, но забыл его одеяло. Это было его любимое одеяло. Он никогда с ним не расставался. Когда я вернулся за ним во двор, то увидел их — Дэниэла и Агги. Они… — Клем умолк. Ронда кивнула, стараясь представить себе эту сцену — все трое такие молодые, ее отец женат на Агги, уверен, что она родила ему сына. Что жизнь прекрасна, и вот вдруг…
— Когда в тот вечер я вышел из задней двери во двор, в моей голове как будто что-то взорвалось, и ослепительный белый свет стер все вокруг меня.
Ронда кивнула. Примерно то же самое было с ней, когда они крушили сцену, как будто все, что она знала и понимала, внезапно закончилось.
— И тогда я понял, что Питер — сын Дэниэла. Думаю, какая-то часть меня знала это с самого начала. Только я старался ее не слушать. Но мы верим в то, во что нам хочется верить, Ронни. Даже если правда у нас перед носом.
18 июня 2006 года
— Иногда придумываешь ложь, и она становится для тебя этаким домиком, уютным и надежным, — признался Уоррен. — Но на самом деле он не надежен. У него шаткий фундамент, который все время грозит развалиться. И люди, которых ты приглашаешь в гости, подвергают себя опасности.
Ронда закусила губу и отступила на шаг назад, готовая в любую минуту расплакаться. В час ночи она стояла рядом с Кроули, слушая признания Уоррена на фоне попискивающих мониторов и разговоров врачей. Уоррен стащил с лица кислородную маску, и теперь та лежала и шипела рядом с его подбородком, как будто шепотом предупреждая Ронду: не слушай. Это все неправда.