Людмила Стоянова, пианистка Мосэстрады:
— 22 июня мы, несколько артистов, слушали Молотова. Вадим Алексеевич тогда же сразу сказал: все, надо срочно создавать фронтовые бригады.
Козин выступает в блокированном Ленинграде, в осажденном Севастополе, перед моряками Мурманска. На Калининском фронте он отправился на передовую, сбоку ударили немцы, машину опрокинуло взрывной волной, разбросало программки выступлений. Генерал, сопровождавший артиста, с трудом пришел в себя: он знал — певца очень любит Верховный Главнокомандующий.
Наиболее популярной и на фронте, и в тылу была исполняемая Козиным «Песня о двух друзьях» («А ну-ка, дай жизни, Калуга! Ходи веселей, Кострома»). Музыковед, фронтовик Л. Данилевич вспоминает в одной из книг, как под Смоленском в бой были брошены духовой оркестр воинской части вместе с джаз ансамблем. Рядом с полем боя, бок о бок с теми, кто дрался в рукопашной, музыканты играли песню о двух друзьях. Вместе с участниками боя они получали потом боевые награды.
Почему-то когда мы говорим о песнях патриотических, массовых, то имеем в виду те, что можно петь миллионным хором, или марши, которые хорошо ложатся под ногу. А если лирическая песня предназначена каждому из этих миллионов в отдельности, если она ложится на душу, а не под ногу? Козинские «Любушка» или «Осень» разве не были в войну в высшей степени патриотическими? Более того, они стали как бы музыкальными символами довоенной мирной жизни. Фашисты, окружив Брест, безуспешно пытались склонить к сдаче в плен ею защитников, их жен и детей; стараясь обострить их желание жить, заводили патефон, и вместе с «Катюшей» звучало и «Люба-Любушка, Любушка-голубушка».
Из письма Вадиму Козину от А. Иванова из города Рубежное:
«Я прошел всю войну — 22 ордена и медали. В самые трудные дни Вы будили у нас чувство любви. Ваши песни сопровождали нас на привалах, блиндажах и даже на переднем крае».
Вспомним еще раз москвича Петрова, он тоже войну прошел. Под Оршей его тяжело ранило в голову и в живот, но и потом, после долгого госпиталя, он гнал врага до границы.
— Я этого певца в душе нес. Это какой-то слуховой гипноз. Я думаю — может, благодаря ему и жив остался. Ведь я пел, и мне жить хотелось. Не просто выжить или уцелеть, а Жить.
Подобные периоды обычно обозначают многоточием. Хотя почему не сказать как есть: он был осужден. В судьбах людей случаются срывы, заблуждения, роковые ошибки, тяжелые болезни, приводящие к печальным и даже трагическим последствиям. Оправданий за талант тут нет. Но то, что этим талантом создано и нами признано, то, что написано, изобретено, спето, — разве это все уже не стало нашим достоянием и разве не может служить нам и нашим потомкам, как служило прежде?
В его положении оказывались и прочие незаурядные личности, но они, многие, возвращались на родной порог, в прежний круг друзей — снова пели, конструировали, писали, возглавляли. Козин же в середине пятидесятых годов, будучи свободен во всех правах, решил остаться в Магадане. Он привык к городу, полюбил его.
Он остался здесь, и легальное забытье плавно перешло в нелегальное полузабытье, как бы полузапрет.
Его поселили в бараке. Не пел. Руководил самодеятельностью, вечерами коротал время в областной библиотеке, печатал на машинке списки книг, составлял карточки, работал с каталогами, отдал в библиотеку часть своих книг.