Заметки эти Петр Васильевич Зоткин написал давно. Предложил их местной газете еще к 50-летию Сталинградской битвы. Газета отвергла, опубликовала воспоминания командира запасного полка, который красочно описал, какой высокий боевой дух был у советских бойцов. Этого газете показалось мало и рядом она опубликовала восторженные воспоминания жены этого командира запасного полка.
Предложили бы свои победные воспоминания танкисты, летчики, моряки, газета с удовольствием бы взяла.
А над Зоткиным местные журналисты, наверное, иронизировали: Сталинградскую битву выиграли печники…
Да, Петр Васильевич — жестянщик, печник. Чернорабочий войны, ни одного немца не убил и «Ура!», наверное, ни разу не крикнул.
Воспоминания свои Зоткин сохранил и пять лет спустя прислал в «Известия», без особой, впрочем, надежды. Он понимает: чем крупнее газета, тем крупнее авторы должны вспоминать о великих победах — маршалы, генералы, разного рода полководцы. И слова должны быть не его, зоткинские, а другие, сродни дате — возвышенные, про патриотический порыв, массовый героизм, самопожертвование.
«Если не опубликуете, обижаться не буду. Только жаль, если про повседневные, негероические будни никому знать неинтересно».
Прежде чем публиковать письмо, я пригласил его к телефону. То ли из-за плохой слышимости, то ли, может быть, телефонистка или люди были рядом, но Зоткин нервничал:
— Нас раскулачили и отца арестовали. А мать с годовалым ребенком бежала из дома. Мы жили на хуторе Селяевском, здесь же, в Сталинградской области. Мать собирала уголь — и согреться, и на продажу, жить-то как-то надо. И в декабре 33-го ее переехало поездом. Годовалый брат пропал. Потом вернулся отец — ну какие мы кулаки. Устроился механиком на МТС. Но в 1937-м его снова арестовали и увезли в Михайловку, там был отдел ГПУ, отца обвинили во вредительстве и там, в Михайловке, расстреляли.
Он остался сиротой и сыном «врага народа».
Сына «врага народа» отправили защищать народ.
Вот — письмо.
«В июне 1942 года Кумылженский военкомат Сталинградской области собрал человек 20 нестроевых. Кто хромал, кто глуховат или полуслепой, с грыжей, геморроем, язвой желудка. У меня были неполадки с сердцем.
Меня назначили старшим, дали предписание явиться в Солодчинский военкомат. До Михайловки довезли на быках (ведь мешки набили тяжелые, уже знали, что нас ждет)».
— А что было в мешках?
— Харчи, своя одежда. Обмундирования нам никакого не выдали. А я еще взял инструменты свои из дома, не меньше полпуда — ножницы по металлу, молоток, плоскогубцы, оправку и так далее. (Из телефонного разговора).
«До Михайловки довезли на быках… до Лога доехали на платформах с металлоломом, а до Солодчи добирались пешком. Через реку Иловлю располагался четвертый рабочий батальон ГУЛЖДС — Главное Управление Лагерей Железнодорожной Системы. Каких лагерей, я думаю, понятно».
Вы поняли, читатель: нестроевых, полуинвалидов направляли на фронт через военкомат, как через суд, в ГУЛАГ, невиновных — к заключенным. Год 1942-й, лето, мы готовились переломить войну и собирали, сваливали в кучу всех и вся.
«Эти батальоны строили железную дорогу от Иловли до Камышина. В нашем батальоне было четыре роты, в каждой больше трехсот человек. Жили в длинных полуземлянках по 150-200 человек. Работали в том, в чем пришли из дома. На земляных нарах была иногда солома, но чаще просто камыш. Кормили тем, что могли взять с близлежащих колхозов. Немного мяса для запаха, ржаная или ячменная крупа. Вместо овощей собирали лебеду, конский щавель и другую дикую зелень с берегов Иловли. Летом мясо быстро портилось, и на кухне постоянно был запах тухлятины. Суп по виду и запаху напоминал помои. Свежего человека тошнило, ну а изголодавшиеся и на эту пищу набрасывались с жадностью. Вырабатывающим норму хлеба давали 600 г, не вырабатывающим — 400. Так как большинство были больны, то военную завышенную норму не вырабатывали.
Люди были истощены и совали в рот все, что можно было жевать. Окрестные поля и огороды выглядели, как после набега саранчи. Все страдали расстройством желудка, и у всех было полно вшей. Лопаты военного производства гнулись на твердой земле, необработанные черенки лопат и ручки тачек набивали мозоли. Но работа продвигалась, и в октябре Камышинскую ветку соединили с Иловлей. Пошли поезда на Сталинград.
Нас пешим ходом погнали за Саратов тянуть дорогу к Вольску.