Пожалуй, это как современный город, в котором есть все — свет, вода, газ, телефон. В теплоте и уюте творят гении, прочий люд, ни на секунду не задумываясь, что днями и ночами их покой, уют, творчество глубоко под землей обеспечивает армия зачумленных людей. Там, внизу — в грязи, в воде, среди запаха полусгнившего мира.
Недавно по телевидению я увидел неожиданный кадр. Показывали, кажется, Данию, и на одной из красивых улиц я увидел памятник: приоткрытый круглый люк на земле и оттуда торчит по грудь улыбающийся, черный, как уголь, рабочий. Потрясающий, немножко ироничный памятник самому незаметному чернорабочему, без которого жизнь города остановилась бы.
В нашей огромной стране, в которой десятилетиями каждый день призывают думать о человеке, никому из архитекторов или художников — они же все монументалисты, баталисты — даже в голову не могла прийти мысль о памятнике маленькому подземному чернорабочему.
И вот я думаю и хочу, чтобы вместе со мной подумали руководители администрации Волгоградской области.
У нас в стране достаточно парадных монументов.
Почему бы возле поселка Паньшино не построить скромный мемориал войны — печнику Зоткину: он возле своей печки, рядом еще три-четыре согревающихся от лютого холода человека, похожих на блокадные скелеты. И чуть в отдалении, на зеленом поле — белые кресты.
Кресты, кресты, кресты… Это те, кого он, Зоткин, не сумел обогреть.
1998 г.
Другая война
29 января 1998 года «Известия» (№16) рассказали о судьбе Петра Васильевича Зоткина. Называлась публикация «Печник Зоткин». Речь шла о малой частице войны, ее задворках. В рабочем батальоне Зоткин тянул в степи железнодорожную ветку на Сталинград.
В основе публикации было письмо Петра Васильевича в редакцию. «В июне 1942 г. собрали нас в военкомате человек 20 нестроевых. Кто хромал, кто глуховат или полуслепой, с грыжей, геморроем, язвой желудка. У меня были неполадки с сердцем».
Рабочий батальон, в котором оказался Зоткин, находился в системе Главного управления лагерей. Нестроевых полуинвалидов отправили на фронт через военкомат, как через суд, в ГУЛАГ. Невиновные и заключенные, бесконвойные и подконвойные строили железную дорогу на Сталинград вместе. Грязные, завшивевшие, голодные. От голода и морозов умирали штабелями! Зоткина спасло то, что он — крестьянский парень, жестянщик, печник, взял с собой из дому вместе с харчами инструменты: ножницы по металлу, молоток, плоскогубцы, оправку. Те печки, которые он сложил в палатках и полуземлянках, многим спасли жизнь.
В августе, до Зоткина, на хуторе Паньшино шли жестокие бои, наших полегло очень много. Но все же в боях, от немецких пуль погибло меньше, чем от холода и голода.
Зоткина привезли однажды обмороженного и хотели сбросить в штабеля покойников, но он зашевелился и пополз к землянке.
От читателей пришло много благодарных писем. Замечательный отзыв прислал Анатолий Приставший. Благодарность «Известиям» за публикацию — это, по существу, благодарность Зоткину за его жизнь.
Восемь школьных тетрадей
Перед публикацией Петр Васильевич вдруг объявился в Москве, 75-летний, больной. В фигуре, во всей стати легко угадывалось былое могущество: высок, мощная голова, крупные черты лица и огромные кисти рук, привыкшие делать на земле любое дело.
Как был всю жизнь, так и остался стеснительным, даже застенчивым. Во всем облике — сочетание прочности и печали, как будто вся жизнь была потрачена на ее издержки.
— Нас раскулачили, и отца арестовали. Мать с годовалым Витькой бежала из дома. Мы жили на хуторе Селяевском, здесь же, в Сталинградской области. Мать собирала на железнодорожных путях уголь — и согреться, и на продажу, жить-то надо. И в декабре 33-го ее перерезало поездом. Годовалый брат был с ней, он пропал. Вернулся отец — ну какие мы кулаки, устроился механиком на МТС. Но в 1937-м его снова арестовали и увезли в Михайловку, там был отдел ГПУ, отца обвинили во вредительстве и там, в Михайловке, расстреляли.
Пятеро детей остались сиротами и «врагами народа». Умирает дед, разбитый параличом, умирает от скарлатины брат.
Петя Зоткин, маленький, раздавленный нищий, в слезах ходит по деревням с протянутой рукой.