Из показаний командира автомобильного взвода лейтенанта А. Артемьева: «16 июля 1997 г. ст. л-т Георгиев мне сказал, что у него сильно болит ухо и он пойдет в госпиталь его лечить и придет после обеда. Он попросил меня покомандовать за него».
По словам Димы, врач посоветовал:
— Выпей стакан водки, и все пройдет.
«Ст. л-т Георгиев действительно прибыл в подразделение после обеда и сказал, что ухо болит еще сильнее, он вытащил вату и из уха хлынул гной».
Вид у офицера был измученный.
На второе утро он пришел в часть через силу. «Около 11 часов 17 июля ст. л-т Георгиев Д.В. обратился к командиру в/ч №11892 майору Щеголеву В.В. с просьбой отпустить его в связи с недомоганием, болью в ухе. Майор Щеголев В.В. разрешил ему убыть до 09.00 час. 18.07». (Из материалов расследования).
Старший лейтенант ушел.
Одним из последних, кого он встретил в это утро, был начмед Бородин. Потом врач скажет на допросе, что и в то утро старший лейтенант «на здоровье не жаловался» и на вопрос «как дела?» ответил: «Нормально».
Сам, сам виноват командир, кто же еще, не начмед же…
На другой день к девяти утра аккуратный, исполнительный старший лейтенант не явился. Войсковая часть — не сапожная мастерская. Надо было поднимать людей. Тем более отпущен ротный без рапорта и письменного приказа командира. Любое ЧП — кто в ответе?
В 10.30 капитан Шелогон с лейтенантом Артемьевым зашли к Георгиеву на квартиру. На звонки никто не ответил, и офицеры спокойно удалились.
Вечером, в 18.30, капитан с лейтенантом, видимо, им было по дороге, снова позвонили Георгиеву, снова никто не ответил, и офицеры снова спокойно удалились.
И на следующее утро не появился старший лейтенант.
Недоспасов, опять он — автор небылицы и декабрьского приказа, обнаружил Георгиева, можно сказать, случайно. Он тоже привычно позвонил ему утром 19-го и тоже спокойно ушел. По дороге попался начальник вещевой службы Павленко, он и сказал Недоспасову, что Георгиев в квартире прапорщика Боштана, тот в отпуске и попросил Диму присмотреть за жильем, многие об этом знали.
Он дежурно позвонил и собрался уходить, но увидел вдруг, что дверь не заперта. На кухне было аккуратно, вымыта посуда. А в спальне валялась порушенная, переломанная мебель, смят, перекручен ковер на полу.
«Я увидел лежавшего ст. л-та Георгиева Д.В. Он лежал на полу лицом вниз. На нем была только футболка черного цвета. Он не двигался. Я попробовал пульс. Пульса не было, и рука была холодная».
Побиты ноги и локти, ссадины на коленях и руках.
Допросили Кузнецову Е.Б., которая с мужем Кузнецовым И.Г. и сыном Андреем живет по соседству. Она «слышала скуление… Скуление продолжалось всю ночь, потом еще весь день». Только в ночь на 19-е все стихло».
Последние часы жизни ротного командира представить нетрудно. Дикие боли, раскалывается голова, он падает, поднимается, рушит мебель, ползает по полу, встает на колени, снова падает, с колен отпирает входную дверь, наверное, хотел выползти на лестничную клетку, обратить на себя внимание, а может быть, потратил последние силы на входную дверь, чтобы люди догадались открыть ее после бесполезного звонка.
Что придут, он, конечно, не сомневался.
Неизвестно, когда, в какие часы его еще не поздно было спасти.
Еще неизвестно, и это теперь куда важнее, кем вырастет Андрей Кузнецов, родители которого спокойно слушали, как за стеной мучительно воет, скулит человек, слушали ночь, день и еще целый вечер.
Наверное, когда он вырастет, Россия станет еще страшнее.
Жизнь кончилась, едва начавшись. Последняя строка постановления о прекращении уголовного дела:
«…лиц, виновных в смерти, нет».
Залатаны все прорехи. От имени Димы задним числом составлен его рапорт командиру части об освобождении «от служебных обязанностей с 17.07.97 в связи с недомоганием». Подделка на уровне начального класса школы. Почерк другой, ни одной Диминой буквы, и не только подпись не Димина, даже фамилия переврана, видимо, расписавшийся знал ее лишь на слух: «Георгев». На сколько «освободили» — на день, на месяц? Не сказано. Войсковые командиры освободили как бы и себя от обязанностей искать тяжело больного офицера.