Все, как прежде:
«13.07.87 г. Секретно. Начальнику КГБ Чувашской АССР генерал-майору Позднякову А. Я. Из материалов уголовного дела усматривается, что в 1956 году Мандельштам О. Э. вместе со своей супругой проживал в гор. Чебоксары, ул. Кооперативная, д. 8, кв. 16-а. В связи с изложенным просим Вашего указания проверить и сообщить, не располагает ли отдел КГБ Чувашской АССР архивными материалами… Пом-к нач-ка След. отдела КГБ СССР полковник К. Г. Насонов».
Полковник КГБ просто не читал дела Мандельштама, пролистал бегло, все перепутал.
Но зачем эта видимость усилий, эта «волна»? Постановление ОСО как внесудебного органа следовало просто признать недействительным. Всего-то. Мандельштам становился бы невиновным автоматически, как миллионы других.
Реабилитировали полностью, в срок — к обеденному столу. И, как казнили когда-то, снова под грифом «секретно».
Мы те же, может быть, еще хуже. Делаем все так же, но в другой маске на лице.
Теперь, когда все оказалось доступно, в том числе и строки Мандельштама, он оказался еще более далек от русского читателя, чем тогда, в двадцатые и тридцатые. Издали трехтомник? Да, но тираж невелик, и в эти книги ничего мы от себя не внесли, перепечатав то, что давно издали американцы. («Осип Мандельштам. Собрание сочинений». Под редакцией проф. Г. Струве и Б. Филиппова. Спасибо этим людям.) Издали, правда, замечательный том собственных исследований «Слово и судьба. Осип Мандельштам» (ответственный редактор — З. Паперный), но тираж — 1000 экземпляров…
А вокруг миллионными тиражами — детективы, порнография, секс, склочная политика…
И то сказать, во времена всеобщего разврата, лжи и лицемерия, времена безнаказанных убийств и насилия, — кому нужны сегодня эти строки:
Да обретут мои уста
Первоначальную немоту,
Как кристаллическую ноту,
Что от рождения чиста!
Останься пеной, Афродита,
И, слово, в музыку вернись,
И, сердце, сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито!
Или:
И море, и Гомер — все движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.
Или, или, или…
Жизнь упала, как зарница,
Как в стакан воды — ресница,
Изолгавшись на корню —
Никого я не виню…
Это был один из лучших поэтов XX века. Если не лучший. Кто не знает этого, пусть поверит Ахматовой. И он еще будет народным, когда весь народ станет интеллигенцией. Сто лет для этого слишком мало.
Слепая ласточка в чертог теней вернётся,
На крыльях срезанных…
Нельзя прощать Советской власти без покаяния даже одну эту смерть, даже ее — единственную.
Встанет ли когда-нибудь наконец Родина на покаянные колени — перед собственным народом?
31 января 1939 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР за подписями М. Калинина и А. Горкина: 21 писатель был награжден орденом Ленина, 49 — орденом Трудового Красного Знамени, 102 — орденом «Знак Почета». 5 февраля «Литературная газета» опубликовала списки награжденных.
В день публикации почтовая барышня вернула Надежде Яковлевне посылку — «за смертью адресата». Евгений, ее брат, помчался в писательский дом — к Шкловскому. Его вызвали из квартиры Катаева, где орденоносцы отмечали награды. Как говорят, Фадеев был пьян, расплакался:
— Какого поэта мы погубили…
Не знаю, в этой ли компании или в другой веселились Ставский и Павленко.
Инициатор и организатор ареста (путевки!) Владимир Ставский был награжден орденом «Знак Почета». Содоносчик и тайный соглядатай на допросе Петр Павленко — орденом Ленина.
По-разному, противоположно ощущали себя всю жизнь солагерники Мандельштама. Ленинградец Маторин чувствовал себя уверенно, он оказался среди своих: ленинградцы чуть не все перестрадали. А Моисеенко у себя — чужой. В его родном белорусском райцентре таких «контриков», как он, всего трое, а остальные — тысячи — воевали, в том числе в окрестных партизанских лесах. Как-то, уже работал он управдомами на железной дороге, пришел вместе со своими 9 мая на площадь. Праздник — оркестр, цветы. К Юрию Илларионовичу подошел пьяный подполковник в отставке: «А ты что, гад, здесь делаешь?» Подполковник был нештатным инструктором райкома партии — Бочаров Федор Иванович, Моисеенко стал тихо просить его: «Ну что вы, за что же вы на меня…» — «Убирайся отсюда сейчас же!» И Моисеенко ушел.